Родная кровь

Я обожал Канаду и желал туда вернуться, так что покупку дома в Роаре считал чем-то наподобие приобретения сезонного убежища. И тем не менее вся моя семья крайне взбудоражилась моим приобретением и уже месяц как гостила в моём доме, обстановкой которой моя мать позволила себе заняться дистанционно, чему я не мешал, рассудив, что до тех пор, пока она будет отвлечена на обустройство этого дома, она не будет пытаться влезть в дела компании, в очередной тщетной попытке подмять все дела под себя. Впрочем, и здесь произошла осечка: мои вкусы всегда разительно отличались от её, отчего мне теперь не нравился тот полудворец полулордов, в который превратился мой дом, в котором я рассчитывал найти уют и никак не помпезность. И вот теперь она узнаёт, что я решил перекроить все её труды под себя. И плюс к этому, перекраиванием обещает руководить моя бывшая девушка. И моя мать узнаёт обо всём этом совершенно случайно… Я почти понимал её негодование.

Остановившись напротив постели, в которой, закутавшись в махровый халат, с шапочкой для сна на голове умиротворённо сидела мать, я засунул руки в карманы брюк, после чего хозяйка комнаты всё же оторвала свой взгляд от разложенного на пледе перед ней пасьянса.

– Удивлён, что ты помнишь её имя, – решил начать я.

– Ещё бы мне не помнить! В конце концов, эта Тереза была единственной девушкой, которую ты решился мне представить.

Я сдвинул брови. Нет, всё было не так. Тогда не я принял решение представить Терезу матери – мать застала нас врасплох, чем не оставила мне выбора. Откровенно говоря, до Терезы я ни с одной девушкой не встречался так долго. Всё обычно заканчивалось парой-тройкой месяцев секса без обязательств, поэтому я и не знакомил своих пассий с родителями. Но чем дольше я размышляю над своим прошлым, тем отчётливее понимаю, что Терезу я бы тоже не познакомил с родителями. Я бы скрывал её от них максимально долго. Если бы всё зашло слишком далеко, возможно я бы даже тайно женился на ней и только после этого представил её своей семье. И дело было вовсе не в Терезе. Дело было в матери. Хотя я до тех пор ещё ни разу этого не проверял, но я подозревал, что какую бы девушку я не представил ей, она бы любую отвергла и приняла бы только ту, которую предложила бы мне сама. Какую-нибудь дочь венецианского банкира. Знаем, проходили.

– Ты была с ней груба.

– Я думала, ты порвал с этой девчонкой… – моя мать, как я уже упоминал, являющаяся примером супружеской верности и приверженицей консервативных взглядов касательно идеи семьи, то есть она продвигала идею создания цельной ячейки общества однажды и навсегда, поморщила носом. – Я ведь прекрасно помню, чем закончились твои отношения с этой особой. Это ведь я тогда разговаривала с ней, пока ты болтался в Канаде. И вот она сидит в твоём кабинете, в этом доме, и рисует мою ванную комнату. Я не понимаю этого, сынок. Чего ты добиваешься?

– Не переживай, с твоей ванной комнатой всё будет в порядке. Ведь вы с отцом прогостите здесь лишь до конца октября, после чего вернётесь в Канаду, в свой дом с тремя своими ванными комнатами.

– Я уже поняла, что ты собственник, что и этот дом твой, и компания теперь тоже твоя…

– Я пришёл пожелать тебе спокойной ночи. И, пожалуйста, не груби больше Терезе, если вдруг встретишься с ней в этом доме или за его пределами. Она просто выполняет мой заказ.

В ответ мать наградила меня прожигающим взглядом, в котором сквозь злость можно было прочесть непонимание: зачем я вновь связываюсь с этой девушкой? Чего добиваюсь? Я и сам не знал. Но даже если бы знал, отчитываться перед кем бы то ни было точно не вознамерился бы. Если моим родителям не нравятся гости моего дома, они вполне могут позволить себе купить собственный дом на территории США или вернуться в Канаду. Моя территория – мои правила.

Закрыв за собой дверь в спальню матери, я направился к спальне отца, располагающейся по соседству, но обнаружил дверь в неё приоткрытой. Через образовавшуюся щель я сначала услышал женский голос, а затем увидел и Мадлен. Она сидела в кресле напротив кровати, в которой лежал отец, и вслух читала стихи из того сборника, который я подарил ему прошлым утром. Отступив назад, я развернулся и, уже спускаясь с лестницы, вновь ушёл в мысли о Терезе. “Только идиотка могла бы повестись на Вашего брата”, – так она выразилась в ответ на шутку Августы, но в её тоне не было и намёка на юмор. Вывод: Тереза Холт считает себя идиоткой. По крайней мере, прошлую себя. Ту, которую я любил, и ту, которую я ненавижу.

Глава 32.

Пейтон Пайк.

06 октября.

Тереза Холт утверждает, будто в её жизни нет людей, ненавидящих её достаточно сильно, чтобы желать ей смерти. Однако, очевидно, она глубоко заблуждается. Предположение, будто подругу Терезы, Рину Шейн, в роковую ночь провожающую Холт на вокзал, а затем и надевшую плащ Терезы спустя пять лет после убийства Шейн Ванду Фокскасл пристрелили из желания попасть именно в Терезу, последнюю видевшую обеих жертв живыми, казалось слишком реалистичным. Но у меня всё ещё не было доказательств или хотя бы косвенных улик. Всё, на что я могла опираться конкретно в этом случае, сводилось лишь к моей развитой интуиции.

День не задался с самого начала. Не успела я зайти в своё отделение, как мне сообщили о том, что меня вызывает к себе Кадмус Рот. Как только я оказалась в кабинете начальника, он демонстративно включил видеозапись на своём телевизоре, датированную ночью убийства Ванды Фокскасл.

– Это съёмка с автомобильного видеорегистратора, – пояснил он, не дожидаясь от меня вопроса. – На ней ты видишь, как твой главный подозреваемый в деле об убийстве учительницы младших классов в школе имени Годдарда, Пауль Дэвис, заходит в подъезд своего дома за полчаса до предположительного совершения преступления и впоследствии не выходит из дома до восьми часов утра.

– Он мог выскользнуть через окно с обратной стороны дома или уйти через чёрный ход.

– Если бы он желал своим возвращением домой за полчаса до убийства обеспечить себе алиби, он хотя бы перед соседями засветился, прежде чем отправляться на мокрое дело, не находишь? – Рот выключил экран нажатием кнопки на пульте.