– И когда ты хотел мне сообщить о том, что мои гостиные комнаты, которые я собственноручно обставляла, будут сметены, чтобы на их месте появилось вот это… – Лурдес взялась за ближайший к ней эскиз, который изображал вовсе не гостиную комнату, а уборную, и, держа его кончиками пальцев, неудовлетворённо цокнула языком. – Примитивизм и безвкусица. Нет, клянусь, мой дом не будет выглядеть, словно ридикюль с забытыми всем миром вещами. И потом, дизайн моего дома должен проектироваться так, как того хочу я, а не так, как того желает какой-то посторонний дизайнер, который… – попыталась завершить свою громкую мысль Лурдес, но в следующую секунду произошло то, чего ни я, ни, очевидно, миссис Крайтон не ожидали. Прежде, чем она успела договорить свою частично справедливую, но в большей части хреновую мысль, Байрон с невообразимой силой, хотя и без размаха, ударил кулаком по поверхности своего рабочего стола так, что лежащие на нём мои карандаши подпрыгнули и звучно ударились от повторного соприкосновения с поверхностью. Я и миссис Крайтон одновременно вздрогнули: от неожиданности я едва не подпрыгнула на краю своего кресла, она же едва не подпрыгнула на своих каблуках. Тем временем голос Байрона начал поражать громом:
– Это
Миссис Крайтон понадобилось несколько секунд, чтобы воспринять только что свершившийся факт своего поражения. Выпустив эскиз из своих тонких пальцев, она даже не пыталась попасть им обратно на стол – лист завертелся в воздухе и упал на пол к моим ногам. Не обронив ни слова, обдав сына ледяным взглядом, способным, казалось, пронзить насквозь даже саму зиму, она повернулась на своих высоких шпильках и ещё спустя несколько секунд за моей спиной раздался гулкий шлепок красноречиво захлопнувшейся двери. Чтобы не встретиться озадаченным взглядом со взглядом Байрона, излучающим опасно неприкрытый праведный гнев, я поспешно нагнулась и подняла запущенный миссис Крайтон к моим ногам эскиз. Край, за который она едва держалась двумя пальцами, был нещадно помят. Такое не разгладишь даже зажав листок между двумя книгами. Беспощадно и… Почти приговаривающе.
Глава 31.
Байрон Крайтон.
19 сентября – 12:10.
После того, как Тереза ушла ровно в полдень, я начал анализировать ситуацию. Анализ – занятие, к которому я сильно пристрастился за последние пять лет своей жизни и которое до сих пор помогло мне во многом, кроме самого важного. Того, из-за чего я увлёкся процессом анализирования.
Дизайнерский проект основного дома в исполнении Терезы я заказал лишь с одной целью: привязать время Терезы к моему как можно плотнее.
С первой нашей встречи в этом городе я понял, что Тесса не желает общения со мной. Более того – она была бы рада не пересекаться со мной вовсе. Вполне естественно, что подобный расклад не может меня устраивать. Итак, в ближайшие недели её время будет находится в моём распоряжении. А говорят, что самое ценное невозможно купить за деньги. Чушь. Мы постоянно покупаем и продаём наше жизненное время – самое ценное, что дано человеку. И Тереза Холт, этот дикий зверь, прячущийся под шкурой домашней кошки, не исключение. Что бы она не внушала себе обо мне или как бы не успокаивала себя оправдывающими мыслями, или даже забвением о нашем общем прошлом, то, что она сделала, наказуемо и не поддаётся моему пониманию. Да, мой поступок тоже был некрасив, но всякий раз смотря на неё, у меня возникает странное и устойчивое ощущение, будто её сознание накрыл непробиваемый медный таз, мистическая амнезия, из-за которой она словно не помнит того страшного действия, которое пропустило все наши отношения через мясорубку. Но объяснение в виде амнезии меня не устраивает. Да, я слышал о том, что человеческий мозг может блокировать страшные воспоминания, способные его травмировать, но в случае с Терезой меня скорее удовлетворит её психологическая травма, нежели анестезия в виде забвения. Да, я поступил с ней некрасиво, но она поступила со мной ещё более жестоко. Хочет она того или нет, но она всё вспомнит, если забыла, и доходчиво объяснит мне, даже если не будет того желать. И потом я либо прощу её и отпущу, либо прикончу и навсегда оставлю с собой.
Поведение Терезы в ситуации, в которую я её загнал против её воли, было предсказуемо: она превратилась в сжатую пружину, неспособную расслабиться. Но что меня действительно заинтересовало, так это не её положение, а её история… Ребёнок у неё определённо точно есть, в этом я не сомневаюсь, так как прекрасно слышал подробности её разговора с некой миссис Фокскасл. Однако её слова о счастливом браке… Они были произнесены уверенно, но потом она встретилась со мной взглядом и слишком быстро опустила глаза. Насколько я помню, у этой девушки имелись серьёзные проблемы с ложью – она не умела лгать глядя собеседнику в глаза. Если за последние пять лет, которые я её не знал, она не изменила этой своей особенности, значит, она в тот момент блефовала. Но зачем? Что могло стоять за её ложью? Первое, что мне пришло в голову – несчастный брак. Возможно только то, что одна лишь фантазия, в которой Тереза является чьей-то женой, вызывало где-то в глубине моей грудной клетки жжение, заставляло меня не верить в эту теорию. За прошедшие пять лет у меня случилось несколько скоротечных романов, так что предполагать, будто у Тессы после меня не было мужчин, было бы глупо, однако замужество… В таком случае, почему на её безымянном пальце отсутствует обручальное кольцо? Она не любит кольца или… Стоп. Разве в документации, прилагаемой к дизайнерскому проекту, ведущим специалистом не указана мисс Холт?
Подойдя к своему рабочему столу, я достал из его верхней полки папку с документами по дизайнерскому проекту. Всё верно. Мисс Холт.
Ложь. Она не замужем.
Моя мать всегда была властной женщиной. При таких матерях обычно вырастают пай-мальчики, примерные подкаблучники и нерешительные сыночки. Однако каким-то чудом при женщине со столь мощным темпераментом, вместо того, чтобы стать мягкотелым и податливым, я отрастил себе стальной хребет и в результате стал единственным непробиваемым человеком для этой женщины. Я благодарен ей за то, что, благодаря её сильной натуре, я вырос в того, кем являюсь сейчас. Порой мне даже кажется, будто с нами произошёл тот самый случай, в котором ученик превзошёл своего учителя: никто не мог перечить моей матери, у неё же не получалось перечить мне, а значит, в действительности совсем никто не мог перечить не ей, а именно мне.
Моя связь с родителями всегда была крайне крепка. Добродушного отца я любил безоговорочно, но по его примеру становиться таким же податливым в общении с матерью не желал, а потому, смотря на отца, вёл себя с матерью прямо пропорционально отличимо от его поведения. С матерью же у меня была особенная близость. Я искренне любил её и восхищался её стойкостью в сложных ситуациях, и решимостью в спорных моментах. Таким женщинам просто жизненно необходимо управлять по меньшей мере крупным холдингом, и потому я первое время не понимал, каким образом моя мать остановила свой выбор на роли домохозяйки, пока наконец не осознал, что на самом деле она никакая не домохозяйка и в действительности она всерьёз управляет внушительным холдингом – моим отцом. Неспроста говорят, будто в семье муж является головой, а женщина шеей – куда шея повернёт, в ту сторону голова смотреть и будет. Мой отец был отличной головой. Но мать была ещё лучшей шеей.
В детстве мать обожала держать меня на руках. Лет до семи она тискала меня со словами: “Ты мой будущий король, единственный наследник своего отца, мой красавец”. Я всегда смеялся с этих её слов, не осознавая их вес. На ночь мне читал сказки отец, но именно мать будила меня каждое утро, водила в зоопарки, покупала мне невообразимые игрушки… Одно из ярчайших воспоминаний, связанных с мамой: она пускает огромные мыльные пузыри, а пятилетний я с восьмилетней Августой бегаем за ними и, под весёлый смех мамы, ведём счёт лопнутым нами пузырям. Весь тот солнечный летний день мы провели втроём – я, сестра и мама – никакой прислуги и отца не было рядом с нами до заката солнца. Мама собственноручно напекла нам вкуснейших блинчиков с творожной начинкой, она много смеялась и целовала нас обоих в макушки, говорила нам любовные слова, даже разрешила объесться шоколадными конфетами и полдня провести за просмотром мультфильмов… Гораздо позже, уже войдя в подростковый возраст, я узнал о том, что у нашей матери было не самое лёгкое детство. Я всегда догадывался, что за непростым характером этой стальной женщины кроется какая-то не менее тяжёлая история, но я никогда не вникал в подробности. Знал только, что её детство прошло в бедности, что она рано и тяжело потеряла отца, а вскоре после своего совершеннолетия лишилась и матери. Я знал, что до встречи с моим отцом она слишком долгое время прожила в одиночестве, и потому не удивлялся тому, что она никогда не умела с лёгкостью воспринимать чью-то любовь по отношению к себе и демонстрировать кому-либо свою собственную. У моей матери были тяжелые детство и юность – с чего бы ей в более зрелом возрасте быть добродушной простушкой, каким всегда являлся мой отец, выросший в идеалистическом лоне благополучной и обеспеченной семьи?
Первые два десятилетия своей жизни я сполна одаривал любовью свою мать. Особенно я любил наблюдать за тем, как при общении со мной или Августой она превращается из стальной леди в обыкновенную женщину. Только мы, её дети, способны были снять с неё доспехи и кольчугу, за которыми она пряталась от всего мира, как от коварного врага. Даже у отца не удавалось смягчить её так, как это получалось у меня с Августой. С возрастом, конечно, я стал отдаляться от неё: учёба в университете, заинтересованность противоположным полом, вникание в суть отцовского бизнеса – всё это занимало меня куда больше, чем обмен любезностями с матерью. Впрочем, она даже в самые активные мои годы, в которые я мало думал о своей семье и много о себе, не забывала напоминать мне о долге ребёнка перед родителями. Так что отец с матерью никогда не выпадали из моего поля зрения, даже когда я сам выпадал из их поля, что зачастую происходило во времена моих длительных поездок за границу. Так что если Лурдес Крайтон и может чем-то гордиться в своей жизни, помимо своего влияния на бизнес мужа и отсутствия глубоких морщин на своём лице, так это тем, что она смогла создать достаточно прочные узы с обоими своими детьми, чтобы в старости не переживать о перспективе попадания в престарелый дом, что в прошлом году случилось с одной из её подруг. Мы с Августой безоговорочно любим её, как не любит её больше никто, потому что только нам она позволяет показывать себя без устрашающей брони, вне которой она является самой обыкновенной, когда-то травмированной тяжелою юностью, а ныне уязвимой женщиной с потерянным взглядом.
Вернувшись сегодня домой после ужина, я всё же решил подойти к ней первым. После того, как отец пересел в инвалидное кресло и мне пришлось взять на себя весь его бизнес, в котором я к тому времени, благо, уже досконально разбирался, мои отношения с матерью стали постепенно ухудшаться. При нахождении отца у власти компанией Coziness фактически правила мать. Она была не просто десницей директора – зачастую именно она принимала важнейшие решения, от которых зависело развитие компании: сотрудничество, финансы, расширение потенциала, инвестиции, спонсорство – всё проходило через неё и лишь затем ложилось на стол отца в виде идеально оформленного документа. Однако меня подобное ведение дел не устроило с первого же дня моего правления. Лично изучив документацию компании, я, при помощи юриста и бухгалтера, которым всецело доверял, подтвердил свои неприятные подозрения: компания Coziness тратила большую часть своего бюджета на “непредвиденные расходы”. Чтобы прекрыть эту “непредвиденную” утечку, для начала я уволил семьдесят пять процентов штата, пятьдесят процентов из которых отправились прямиком на давно заслуженную пенсию, и привёл в компанию людей, которым доверял. Так выяснилось, что восемьдесят семь рабочих мест, прежде представляющих из себя “пустышки”, всего четырнадцать молодых специалистов способны покрыть качественным, результативным трудом. Как только мать узнала о столь серьёзной перестановке кадров, она мгновенно набросилась на меня, требуя вернуть на работу старых-добрых-верных друзей нашей семьи, их детей и их жён, которых, как я лично выяснил, наша компания до сих пор содержала не за их трудолюбие и отнюдь не ради пользы, а за их красивые глаза и ради призрачной дружбы. Я остался непоколебим: в бизнесе мне необходимы трудолюбивые специалисты, а не улыбающиеся нахлебники. Когда же спустя неделю после переформирования кадров мать попыталась остановить процесс реформации бухгалтерии, я не ходил вокруг да около на цыпочках, чтобы сообщить ей, что отныне в этой компании всё буду решать я и только я. Консервативные взгляды матери противоречили моим прогрессивным. Может быть, они когда-то и были действенными, но из того, что увидел я, вникнув в подноготные дела Coziness, методы матери были шаткими, бухгалтерия же и вовсе была весьма смутно освещена, и большинство её решений, очевидно, уже давно начали тормозить компанию в развитии. Услышав от меня слова об отстранении от дел, пусть даже они прозвучали и в мягкой форме, и с приправой вроде обещания роскошного отдыха на островах, мать рухнула в кресло. Она считала, что после того, как по состоянию здоровья отец отошёл от правления, я буду долго вникать в суть дела, буду неопытен и буду нуждаться в её поддержке… Она думала, что для начала она возьмёт правление компанией в свои руки, по крайней мере до тех пор, пока я не освоюсь с этим незнакомым мне делом… Но правда заключалась в том, что к моменту своего прихода в компанию я уже хорошо был знаком и с этим делом, и с его старой политикой, претящей той, которую с первого же дня обретения власти начал выстраивать я. С тех пор мать с каждым днём теряла всё больше власти в чертогах Coziness и спустя пять лет моего успешного правления всё её влияние свелось до владения двадцатью пятью процентами акций. Естественно её это злило, естественно я не хотел делать ей больно, но и мои действия по обрыванию этой пуповины были так же естественны: мать не желала переучиваться или просто менять свои взгляды на ведение бизнеса – она желала подавить мои взгляды своими, – я же был слишком силён и умён, чтобы позволять кому бы то ни было, пусть даже родной матери, управлять моим делом. Так все финансы матери свелись к выплатам процентов по акциям, а её любовь ко мне сменилась молчаливым разочарованием: она растила короля, при котором видела себя королевой-регентшей, но на трон взошел не ребёнок, а взрослый мужчина, не нуждающийся в покровительстве регента.
Я считал, что вскоре мать успокоится и смирится с новым положением вещей в семье, и в бизнесе, думал, что она сможет сосредоточить своё внимание на загремевшем в инвалидное кресло отце или на путешествиях, но отец предпочёл нанять себе сиделку, а путешествовать мать никогда не любила, страдая от джетлага даже при перемещениях на малые расстояния. И потому, не нашедшая себя вне семейного бизнеса, она всё ещё продолжает питать беспочвенные надежды на возвращение себе власти в Coziness, которые я всё ещё категорически обрезаю, из-за чего наша близость стала заметно более напряжённой.
С некоторых пор мать полюбила уединяться по вечерам в своей спальне. Попадание отца в инвалидное кресло совпало с климаксом матери, который она переносила очень сложно. С тех пор родители начали спать в разных спальнях, соседствующих друг с другом, чтобы во сне не мешать партнёру. То есть у них уже более пяти лет не просто раздельные кровати, но раздельные комнаты. Моему отцу только шестьдесят пять, матери шестьдесят и, подозреваю, сексуальной жизни между ними давно не осталось. Они даже ладят между собой с заметным трудом, причём с каждым годом именно отец всё меньше выносит общество матери. Сколько себя помню, они никогда при мне не ругались по-крупному – просто не понимали друг друга. Сейчас же, когда отца слишком сильно накрывает непонимание, он перестаёт притворяться безразличным к словам или действиям матери и просто выкатывается из комнаты на своей коляске. В последние месяцы он стал ретироваться из комнаты просто из-за того, что мать в неё только входит. Мне не хочется допускать подобных мыслей, но я достаточно проницателен и потому я подозреваю отца если не в измене, тогда в желании изменить матери. Я вижу, как он улыбается в присутствии своей сиделки, пятидесятилетней Мадлен Глас, работающей с ним уже пятый год, и вижу, как она улыбается ему в ответ и каким взглядом смотрит на него. Но я ничего не собираюсь с этим делать. Потому как я вижу холодность матери, проявляемую по отношению к отцу. Как мужчина, я не виню отца и даже
Как и ожидал, я нашел мать в её спальне. Она уединялась по вечерам не для того, чтобы почитать книгу или поразгадывать сканворды, чем обычно занимал себя отец. Она предпочитала занимать себя просмотром мировых новостей или одиночными карточными играми – любимые “Камень преткновения” и “Лекарство от скуки”.
ebooksa