Террор

– Напрочь, – сказал Пеглар. – Матросы какое-то время даже выдавали эскимоске дополнительные галеты, но потом она опять исчезла с корабля – ушла куда-то во льды.

Бридженс начал подниматься по откосу, а потом повернулся. Очень тихим голосом, чтобы никто из вахтенных на палубе не услышал, он спросил:

– Что вы думаете о Корнелиусе Хикки, Гарри?

– Я думаю, он коварный маленький ублюдок, – сказал Пеглар, не потрудившись понизить голос.

Бридженс снова кивнул:

– Да, он такой. До меня доходили слухи о нем на протяжении многих лет, прежде чем я оказался в одной экспедиции с ним. В прошлом он имел обыкновение подчинять своей воле мальчиков, превращая практически в своих рабов. В последние годы, я слышал, он стал отдавать предпочтение мужчинам постарше, вроде этого идиота…

– Магнуса Мэнсона, – сказал Пеглар.

– Да, вроде Мэнсона, – сказал Бридженс. – Если бы Хикки заботился единственно о своем низменном удовольствии, у нас не было бы причин для беспокойства. Но этот маленький человечек гораздо опаснее, Гарри… гораздо опаснее, чем рядовой мятежник или злокозненный подстрекатель. Остерегайтесь Хикки. Не спускайте с него глаз, Гарри. Я боюсь, он может причинить большой вред всем нам. – Потом Бридженс рассмеялся. – Нет, вы только послушайте меня. «Причинить большой вред…» Можно подумать, мы все не обречены. Возможно, в следующий раз я увижу вас, когда все мы покинем корабли и двинемся по льду в последний долгий путь. Берегите себя, Гарри Пеглар.

Пеглар ничего не сказал. Фор-марсовый старшина снял рукавицу, потом перчатку и дотронулся замерзшими пальцами до замерзшей щеки вестового Джона Бридженса. Прикосновение было очень легким, и ни один из мужчин не ощутил его уже потерявшей на морозе чувствительность кожей, но и такого прикосновения было для них достаточно.

Бридженс стал подниматься по ледяному откосу. Не оглядываясь, Пеглар натянул перчатку и пустился в обратный путь к «Террору» в сгущающейся холодной тьме.

29

Ирвинг

70°05′ северной широты, 98°23′ западной долготы

6 февраля 1848 г.

Было воскресенье, и лейтенант Джон Ирвинг выстоял две вахты подряд в темноте на морозе – одну за своего друга Джорджа Ходжсона, который слег с симптомами дизентерии, – в результате пропустив горячий ужин в офицерской столовой и получив взамен лишь маленький жесткий кусок соленой свинины и зараженную долгоносиком галету. Но теперь до следующего дежурства у него оставалось целых восемь блаженных часов. Он мог дотащиться до своей каюты, забраться в койку, немного нагреть заледенелые одеяла теплом собственного тела и проспать восемь часов кряду.

Вместо этого Ирвинг сказал Роберту Томасу – старшему помощнику, заступавшему после него на пост вахтенного офицера, – что собирается прогуляться и скоро вернется.

Потом Ирвинг перелез через фальшборт и спустился по ледяному откосу на темный паковый лед.

Он отправился на поиски леди Безмолвной.

Ирвинг пережил потрясение пару недель назад, когда капитан Крозье, казалось, вознамерился отдать женщину на растерзание толпе, которая сплотилась в едином порыве после того, как матросы наслушались подстрекательских нашептываний помощника конопатчика Хикки, а иные принялись кричать, что эскимоска приносит несчастье и надо либо убить ее, либо вышвырнуть вон с корабля. Когда Крозье стоял там, крепко держа за руку леди Безмолвную, а потом вытолкнул ее навстречу разгневанной толпе, как какой-нибудь римский император в свое время выталкивал христианина на арену со львами, лейтенант Ирвинг не знал толком, что делать. Как младший лейтенант, он мог лишь стоять и смотреть на своего капитана, даже если это означало смерть Безмолвной. Как молодой мужчина, страстно увлекшийся единственной женщиной в радиусе четырех или пяти сотен миль, Ирвинг хотел выступить вперед и спасти ее.

Когда Крозье склонил на свою сторону большинство матросов тем доводом, что она единственная среди них, кто умеет охотиться на зверя и ловить рыбу во льдах, Ирвинг испустил тихий вздох облегчения.