У входа на станцию они встретили нищенку в рваных одеждах и с ребенком на руках. В то время по улицам Лондона бродило множество таких оборванцев. В современных западных столицах теперь не часто их встретишь, но в те времена это было обычное явление, как, к примеру, в нынешней Боготе в Колумбии. Босая женщина, дрожа от осеннего холода и моросящего дождя, попросила подаяние.
Мистер Фогг выиграл в вист двадцать гиней, и так как он всегда жертвовал на благотворительность деньги от выигрышей, а кроме того, выделил под благие цели часть своего личного состояния, он отдал женщине всю сумму.
– Вот, милая. Я рад, что встретил вас, – сказал он.
Это событие до слез растрогало сердобольного Паспарту. В конце концов его господину оказались не чужды проявления человечности.
По сути дела, они оба, будучи эриданеанами, сильно переживали из-за нищеты, болезней и других напастей, от которых страдали многочисленные бедняки викторианской Англии. Подобное положение дел необходимо было полностью искоренить после того, как эриданеане запустят свою долгосрочную программу. Идеальное общество должно создаваться по образцу государства, которое, по рассказам эриданеан инопланетного происхождения, существовало на их родной планете. Однако прежде чем приступить к его созданию, им предстояло уничтожить всех злобных капеллеан.
Только Фогг, в отличие от Верна, упомянул, что дала ему женщина в обмен на деньги. Фогг получил от нее маленький листок бумаги. Это была крошечная газетная вырезка. И она не только ничего не значила для любого землянина, но также не имела никакой особой важности и для Фогга. Там было всего несколько предложений, вырезанных из статьи про ограбление банка, которое обсуждали тем же вечером в Реформ-клубе.
Фогг вытащил часы и сделал вид, будто смотрит на них. На самом деле, он изучал содержание заметки, которую положил поверх своих часов. Ладонью он загородил вырезку от всех, кроме Паспарту, но славный француз не сводил глаз с быстро уходящей нищенки с младенцем.
Разумеется, статью прислал Стюарт. Но что она означала? Без сомнения, это имело какое-то отношение к Фоггу, и в свое время ему предстояло это выяснить. Он лишь надеялся, что случится это не слишком поздно, и он сможет воспользоваться данной информацией.
Он захлопнул крышку часов, спрятав вырезку внутри. Позже он достанет и съест ее.
В такие моменты, как этот, он сожалел о том, что не мог позволить себе если не более открытое, то хотя бы более полноценное общение. Короткие зашифрованные послания нередко оставляли его в таком же неведении, как и прежде, а то и запутывали еще сильнее, и всегда вызывали чувство беспокойства. На самом деле, Фогг способен был испытывать тревогу, только если сам позволял себе это. Он мог подавить ее силой мысли и сохранить внутреннее спокойствие. Но цена (ведь у всего есть цена!) заключалась в том, что рано или поздно ему все-таки приходилось возвращаться в состояние тревожности. Иначе эта тревога, так и не найдя выхода, оставалась бы в тех нейронных клетках его мозга, куда он поместил ее. И этот тревожный поток слился бы с предыдущими, которые, если так можно выразиться, уже были изолированы в отдельные составы, отправленные на запасной путь.
Новые тревоги еще больше усилили бы давление и, сохраняя прежнюю аналогию, могли вызвать перегрузку на путях. Рано или поздно, и чем раньше, тем лучше, ему пришлось бы перевести стрелки и вытолкнуть часть своих тревог на основную магистраль. И если бы он этого не сделал, составы сошли бы с рельсов, а это могло привести к повреждению мозга. Боль была бы ужасной. Фогг узнал об этом от одного старого эриданеанина – сэра Гераклита Фогга, который воспитал его. Сэру Гераклиту это стало известно из личного опыта и благодаря наблюдениям за другими эриданеанами.
Баронет долгое время находился в весьма щекотливой ситуации и был вынужден подавлять свою тревогу и многочисленные страсти. Однажды, сразу после того, как он убил двух капеллеан в парижских водостоках, он получил сокрушительный удар от своего организма. Боль длилась несколько дней, на целый год он наполовину ослеп и перенес паралич всей правой стороны. К счастью, его нашли эриданеане, а не люди. Так как последние отнесли бы его в больницу, где после обследования могло бы выясниться его неземное происхождение. Такое уже случалось прежде неоднократно, но эриданеане или капеллеане всякий раз узнавали об этом и умудрялись скрывать эти случаи от общественности.
Фоггу в то время было всего десять лет. Он до сих пор помнил свое горе и ужас, когда его приемного отца привезли на фургоне двое эриданеан. Баронет являлся его единственным родителем, и Филеас безмерно любил его. Мать умерла, когда ему было четыре года, сэр Гераклит говорил, что ее убили капеллеане. Фогг знал, что его настоящий отец не хотел иметь с ним ничего общего, поэтому он ненавидел его.
Вскоре после смерти матери Филеаса баронет начал делиться с ним воспоминаниями, рассказывать небольшие истории о далеких местах и давних временах. Постепенно перед Филеасом открылась правда. Итак, Филеас рос, землянин по месту рождения, он получил образование и воспитывался как эриданеанин и был окружен любовью представителями этой расы. Он даже не осознавал, насколько сильна была эта любовь, пока его приемного отца не привезли домой из Парижа. Мысль о том, что он может до конца дней остаться парализованным, потрясла Филеаса. Но уже через несколько минут он вел себя так, словно его ничего не огорчало. Он подавил эти травмирующие переживания. И до сих пор расплачивался за это. Когда сэр Гераклит достаточно поправился и понял, что произошло с его приемным сыном, у него едва не случился рецидив. Он сразу же рассказал Филеасу о возможных последствиях, если тот не будет давать волю своим переживаниям. Все тревоги и потрясения будут накапливаться. И однажды подавленные страдания вырвутся наружу в виде сокрушительного нервного импульса. Поэтому юный Филеас должен был создать для своих эмоций ментальный эквивалент капельного конденсатора. И, таким образом, постепенно разгружать свой мозг. Это могло причинять боль, но не оказывало разрушительного воздействия.
Флиеасу было известно, что такое конденсатор. Он узнал об этом в лаборатории, находившейся в подвале поместье. Он был намного более совершенным, чем лейденская банка или любой другой конденсатор того времени, и Фогг никому не рассказывал о том, что видел в подвале.
Филеас поступил так, как ему велели, хотя и не всегда мог полностью контролировать процесс. К сожалению, он настроил в своих нейронных конфигурациях положительную обратную связь. И как только он переживал очередную душевную травму, это приводило к выработке новой энергии. Данный процесс вызывал недоумение у сэра Гераклита, и в конце концов он обратился к Эндрю Стюарту. К тому времени Филеасу исполнилось двенадцать лет, и он уже прошел обряд обмена кровью, который сделал его полноценным эриданеанином. После этого он какое-то время себя чувствовал неважно, так как кровяные тельца Фогга старшего и Стюарта использовали для переноса кислорода не железо, а ванадий.
Стюарт сказал, что новые эмоциональные травмы Филеаса подпитывали его старые, так и не нашедшие выхода переживания, связанные со смертью матери и разлукой с настоящим отцом. Он подавил эти потрясения естественным, но весьма нежелательным способом. И в этом естественном барьере необходимо было, образно выражаясь, прорыть туннель.
Между тем Филеас каждый день страдал от тревог, потрясений и травм, которым подвержен любой организм, как инопланетный, так и земной. Почти все его время было занято тем, что он то накапливал, то освобождался от них, и это мешало ему приступить, наконец, к выполнению основной задачи. И хотя последние четыре года он старался придерживаться строгого распорядка в отношении всего, касающегося физической активности, его внутренняя, психическая деятельность сильно отставала от намеченного графика.
С двадцати до двадцати одного года он занимался образованием. Это было как традиционное обучение под руководством наставников-людей, так и нетрадиционное, эриданеанское. По достижении двадцати одного года он стал полноправным солдатом в войне, тихо бушевавшей уже два столетия.
К тридцати шести он завершил длительную операцию, в которой выполнял роль шпиона. Он едва не утонул, но был спасен рыбаками у побережья Лофотенских островов. Он вернулся в Фогг-холл, чтобы восстановиться и получить новые распоряжения. Там он отрастил бороду, готовясь вернуться к светской жизни. Приемный отец Филеаса погиб в ходе операции. Его кости покоились на том самом морском дне, где оказался бы и сам Фогг, если бы его не спасли. Любой врач или антрополог, который взглянул бы на них, рисковал умереть от любопытства.