Девятым его работодателем был генерал сэр Уильям Клейтон Саллюстийский. Паспарту так и не удалось послужить самому старому баронету, поскольку сэр Уильям за все это время так и не появился в своем поместье в Оксфордшире. Он все время находился то ли в южной, то ли на юге центральной Африки. Судя по всему, он вновь отправился на поиски древнего города Офира, если жена сэра Уильяма сказала правду. Она была миловидной женщиной тридцати семи лет и являлась одиннадцатой женой семидесятитрехлетного путешественника. Предшественника Паспарту уволили после того, как поймали его за распитием бренди из хозяйских запасов. Леди Марта Клейтон наняла француза, чтобы он стал личным слугой баронета после его возвращения с Черного континента. До этих пор ему предстояло выполнять обязанности дворецкого, а также управлять домом, в котором проживали горничная, повар, садовник, леди Марта, малыш Уильям – сын сэра Уильяма от десятого брака – и малышка Марта, рожденная от нынешней жены. Паспарту использовал определение «нынешняя», так как, судя по всему, жены баронета не отличались долголетием. За исключением одной, которая развелась с ним, все остальные умирали после нескольких лет брака. В череде этих трагических смертей не было заподозрено никакого злого умысла. Баронет, казалось, просто излучал ауру, притягивавшую к нему красивых женщин, а затем сжигавших их. «Как мотыльков, летящих на свет», – думал Паспарту.
Он не понимал, почему женщины продолжали выходить за него замуж, ведь, похоже, всем было известно о том, что случалось с его женами. Но, с другой стороны, каждый из нас считает себя особенным и надеется, что его минует злая участь.
Это задание заинтриговало Паспарту. Сэр Уильям вел весьма экстравагантный образ жизни и потому вряд ли мог оказаться капеллеанином.
Однако в Саллюстийском доме Паспарту не задержался. Судя по всему, его шефу нужно было только узнать, где находился в ту пору сэр Уильям и как долго он собирается пробыть там. Сэр Уильям покинул страну тайно, не сообщив никому из своих близких и знакомых о том, куда он направлялся. Но его жена знала, и поздно вечером Паспарту удалось пробраться в кабинет, чтобы прочитать письмо, которое она написали, но еще не успела отправить своей подруге, находившейся с миссией в юго-восточной Африке. Она призналась, что сэр Уильям возобновил поиски наполненного сокровищами города царя Соломона. И просила подругу сообщить новости о нем, если той было что-то известно. Она писала, что сэр Уильям, несмотря на свой возраст, был весьма энергичным мужчиной («И ей ли этого не знать, ведь за последние три года она родила от него двух детей!» – подумал Паспарту). Вероятно, он отсутствовал уже давно. За это время их сын Филеас умер от колик. Но ее подруга, даже если бы она случайно встретилась с сэром Уильямом, не должна была говорить ему об этом. Чтобы не отвлекать сэра Уильяма от его поисков.
После пяти лет жизни на острове Паспарту привык к эксцентричности англичан. Поэтому его нисколько не удивил баронет, отправившийся на восьмом десятке в дебри Африки, чтобы найти легендарный город, которого, возможно, никогда не существовало. Но он заинтересовался, когда узнал, что умерший Филеас оказался уже не первым ребенком сэра Уильяма, носившим это имя. Паспарту как-то подслушал разговор леди Марты со своей близкой подругой – вдовствующей леди Брэндон, проживавшей по соседству в поместье Брэндон-Бичес. Он выяснил, что в четвертом браке в 1832 году сэр Уильям произвел на свет двух детей: Филеаса и Роксану. Его четвертая жена была из Девоншира и происходила из старинного и знатного дворянского рода. После развода с сэром Уильямом она повторно вышла замуж. Леди Марта не знала, кем был новый муж этой женщины, ведь все сведения она почерпнула из отдельных фраз, брошенных в разное время сэром Уильямом. Ей только было известно, что леди Лорина сильно ненавидела сэра Уильяма и даже уговорила своего нового супруга признать ее детей от предыдущего брака. Сэр Уильям не возражал против этого, а также против ее запрета никогда больше не встречаться со своими детьми. Леди Марта поведала леди Джейн, что именно поэтому сын сэра Уильяма от десятого брака и должен был унаследовать титул баронета. А его дети от леди Лорины исключались из завещания. Разумеется, это влекло за собой некоторые юридические затруднения, ведь титул должен передаваться самому старшему из выживших сыновей. Но все уже было улажено.
Паспарту немного поразмышлял обо всем об этом, а также о других сведениях, услышанных им от леди Марты. Когда он убедился, что сэр Уильям еще долгое время не вернется к цивилизации, ему было поручено прекратить расследование. После увольнения Паспарту отправили на службу к лорду Лонгфери – члену Парламента и пьянице. (В то время два эти понятия часто оказывались синонимами.) Паспарту был потрясен, узнав, что при крещении Лонгферри получил имя Филеас. Могло ли это быть совпадением? Или же существовала какая-то, без сомнения, зловещая связь между ним и Филеасами сэра Уильяма?
Во время своего недолго пребывания на службе у Лонгферри Паспарту удалось провести немного времени в читальном зале Британского музея. Чтобы попасть туда, требовались рекомендации, однако Лонгферри помог ему в этом. Он рассмеялся, когда его слуга попросил об одолжении, удивившись тому, что простолюдин да к тому же еще и француз заинтересовался интеллектуальными вопросами, однако согласился написать письмо соответствующему должностному лицу. Паспарту удалось установить явную связь между всеми Филеасами, хотя на тот момент он и не понимал, какое это имело значение. Дед нынешнего лорда Лонгферри, как оказалось, тоже носил имя Филеас. В юности он был близким другом Уильяма Клейтона. Они оба вместе с Байроном участвовали в борьбе за независимость Греции. Молодой Лонгферри попал в плен к туркам и вскоре умер от жестокого обращения (Паспарту предположил, что, возможно, его изнасиловали турки-гомосексуалисты) и лихорадки. Уильям Клейтон долгое время горевал о погибшем друге. Он пытался сохранить память о нем, назвав в его честь двух своих сыновей. Но первый бесследно исчез, по крайней мере, о нем не осталось никаких сведений. Паспарту изучил все газеты с 1832 по 1836 годы. Он нашел заметку о разводе сэра Уильяма и леди Лорины (для признания которого требовалось принятие частного парламентского акта), однако ничего не выяснил о ее повторном браке.
Разумеется, сведения о нем должны были сохраниться, и Паспарту намеревался их отыскать. Но очередной пасьянс приказал ему сменить хозяина. Так он и поступил, допустив несколько неуважительных замечаний в адрес дворянина, которого как-то рано утром притащили домой в стельку пьяного. Через два дня пасьянс, разложенный прекрасной женщиной лет двадцати пяти, приказал ему немедленно устроиться в услужение мистеру Филеасу Фоггу.
Филеас! Еще одна нить, нет, даже целый канат в этой загадочной паутине. Паспарту стало страшно. Что означали все эти Филеасы? Разумеется, рано или поздно, разгадка должна была появиться. И то, что поначалу казалось таким сложным, наверняка окажется до смешного простым.
Когда Паспарту получил первое сообщение, он решил, что Фогг станет очередным кандидатом в длинном списке возможных капеллеан. Но во время поездки с Форстером на Сэвил-роу Паспарту понял – его ждет нечто совершенно иное. Сигнал два градуса по Фаренгейту говорил о том, что Фогг и Форстер относились к той же расе, что и он сам. Оставалось подтвердить это с помощью кодовых слов.
После того, как его новый хозяин ушел, Паспарту осторожно осмотрел свое новое жилище. Ему все равно пришлось бы это сделать как слуге. Но как эриданеанин он должен был сделать это из соображений выживания. Верн пишет, что Паспарту дом напомнил раковину улитки. Писатель даже не осознавал, насколько это было точное сравнение. Ведь для улитки ее раковина не только уютный дом, но и крепость. Паспарту исследовал дом номер семь полностью: от чердака до подвала, и ему важно было узнать не только расположение помещений. Он хотел выяснить, насколько дом был уязвим для нападения и какие в нем находились средства защиты. Любопытно, что легкий доступ посторонних в дом, а также отсутствие в нем огнестрельного и любого другого оружия обрадовали Паспарту. Это означало, что хозяин дома не ждал нападения или непрошеных гостей и, очевидно, даже не считал нужным позаботиться о какой-либо защите.
«Все указывало на самый мирный образ жизни хозяина», – говорил Верн.
Не удивительно, что Паспарту потер руки и улыбнулся. И, конечно же, ничего нет странного, что он произнес вслух: «Мне это нравится! Мы с вами отлично поладим, мистер Фогг! Какой домосед и настоящий джентльмен! Не человек, а машина! Но я не против служить машине!»
Он говорил это вслух по нескольким причинам. Во-первых, потому что он в самом деле был рад. Во-вторых, его слова были обращены к потайным записывающим устройствам или наблюдателям, дабы убедить их, что они с мистером Фоггом были теми самыми, чьи роли так старательно исполняли. Фогг – строгим, помешанным на порядке джентльменом, а он – французским бродягой, наконец-то отыскавшим уютное гнездышко, где его не ожидало никаких внезапных сюрпризов.
Паспарту стоило бы сразу заподозрить неладное. Бесконечная череда Филеасов должна была расположить его к этому. Но он так сильно нуждался в отдыхе, что позволил эмоциям взять верх над логикой. Поэтому представьте его изумление, когда хозяин вернулся домой не как положено, в полночь, а где-то без девяти минут восемь. От удивления и тревоги Паспарту ничего не сказал Фоггу, когда тот направился в свою спальню. Фоггу пришлось дважды позвать его, прежде чем Паспарту вошел в комнату господина. А теперь вообразите его ужас, когда он услышал, что через десять минут он уезжает вместе с Фоггом в Дувр и Кале. Представьте себе то состояние, близкое к нервному срыву, которое охватило Паспарту, когда ему сообщили, что им предстояло совершить кругосветное путешествие, да еще за такие рекордные сроки! Пускай перед вашим мысленным взором возникнет то озарение, которое посетило его разум, и та дрожь, что пробежала по телу, когда он услышал, что они поедут в Индию. Паспарту знал про раджу Бунделькханда. И он с исказителем окажется в непосредственной близости от него!
К восьми часам все было готово. Когда Фогг вручил ему саквояж, в котором были деньги на дорожные расходы, Паспарту едва не выронил его из рук. Двадцать тысяч фунтов! Так значит, это было правдой. Вот и результат его расследования, связанного с многочисленными Филеасами! Но почему так было необходимо, чтобы до сэра Уильяма Клейтона не дошли новости о том, что происходило в цивилизованном мире?
6
Они сели в кэб в конце Сэвил-роу и быстро добрались до вокзала Чаринг-Кросс. Предположительно, кэб они взяли в том конце Сэвил-роу, где она пересекалась с Виго-стрит, так как если бы они направились в другую сторону – до Кондуит-стрит, то оказались бы в противоположной стороне от конечной цели. Вероятно, движение тем вечером было очень плотным, или, возможно, их задержало какое-то происшествие. Верн пишет, что они прибыли на станцию в восемь двадцать. А поскольку вокзал находился меньше, чем в миле от Сэвил-роу, то пешком они могли добраться туда быстрее. Тем более, что у них почти не было багажа. Фогг нес под мышкой железнодорожный и пароходный справочник и путеводитель Брэдшоу для континентальной Европы, а его слуга – саквояж. Хотя Верн утверждал, что в доме Фогга не было книг, вполне возможно, что он не относил справочник Брэдшоу к литературе. И если Фогг помнил содержание справочника английских железных дорог наизусть, то, возможно, расписания поездов на континенте он не знал. В противном случае, он не взял бы с собой этот справочник по Европе. Хотя, вероятно, он выучил и его содержание, однако решил, что окружающие могли счесть странным отсутствие у него подобного путеводителя.
Как бы там ни было, можно предположить, что Верн либо не знал точного расположения вокзала, либо сильно преувеличил, когда сказал, что кэб «быстро» доехал до Чаринг-Кросс.
Однако не исключено, что Верн правильно указал время поездки, и в пути произошло какое-то событие, о котором Фогг и его слуга предпочли не распространяться. Возможно, капеллеане пытались их похитить. Во всяком случае, нам ничего не известно о подобном приключении. Фогг не написал об этом, а поскольку перед вами не роман, а воссоздание подлинных событий, этому пробелу, к нашему великому сожалению, так и суждено остаться незаполненным.