Ребенок вывихнул запястье.
Надидэ-ханым от ужаса чуть не упала в обморок.
Бюлента оставили на том же самом месте и в том же состоянии, пока не нашли в Саматье[41] одного армянина-костоправа по имени Шехбаз и не привели его в дом.
Гюльсум, увидев любимца в столь плачевном состоянии, сразу позабыла свои обиды и гордость. Когда она с плачем попыталась протиснуться к ребенку, ее пинками прогнали.
После этого случая Гюльсум и Бюлента разлучили. Им не разрешали ни видеться, ни общаться. Причиной этого ужасного происшествия опять стала Гюльсум. Она и сама поверила в это.
— Ах, ну что я сделала такого, что рассердила Бюлента… Если бы он тогда плюнул мне в лицо! Ведь не умерла бы я от этого, — раскаивалась она.
Первые недели разлуки показались Гюльсум невыносимыми. Словно лисица, она издали следила за ребенком и, когда он оставался один, подходила к нему.
Однако Бюлент теперь боялся Гюльсум и, когда видел, что она направляется к нему, истошно вопил:
— Уйди… исчезни… ты мне все косточки поломаешь!
Равнодушное отношение Гюльсум к Бюленту сначала не воспринималось никем всерьез. Но со временем дело приняло серьезный оборот. Постепенно девочка изгнала Бюлента из своего сердца, так же, как когда-то Исмаила.
Впрочем, с каждым годом в девочке оставалось все меньше человечности. С волками жить — по волчьи выть!
Молодая женщина просила остановить телегу в сосняке и, не слезая с нее, сидела против солнца час-другой, затем возвращалась домой. С ней приезжали еще двое детей и служанка. Одному из детей было лет пять, другому — около семи. На них была дорогая одежда, но, поскольку их мама не могла как следует за ними ухаживать, они походили на сироток: грязные брюки, приспущенные чулки, оторвавшиеся пуговицы, нечесаные волосы.
Их служанка была местной женщиной. Она все время носила черное платье и покрывала голову. Когда дети играли, она, согнувшись, сидела в телеге и, несмотря на то, что вокруг не было мужчин, не считая албанца, продавца халвы, все равно закутывалась в чадру. Иногда, по мере того, как приближалось время возвращаться, служанка поглядывала, не идет ли мутасарриф, лысый, краснолицый, долговязый мужчина лет сорока пяти с черными усами. Он казался довольно красивым. Говорили, что он взял трехмесячный отпуск, чтобы подлечить жену, а потом собирался оставить ее с детьми в Стамбуле и уехать в командировку. Соседи были о нем не очень хорошего мнения. Он совсем не ухаживал за больной, каждое утро под каким-нибудь предлогом ездил в Стамбул и возвращался домой лишь на закате, а иногда и позже. Он смотрел на всех проходящих мимо молодых женщин таким голодным взглядом, что в правдивости сплетен сомневаться не приходилось.
Вероятно, больная женщина тоже это понимала. Несмотря на то что она казалась окружающим утратившей связь с этим миром и начавшей постепенно переходить в мир иной, она все же была не глупой. Лежа в телеге против солнца с полузакрытыми глазами, время от времени она поднимала голову с подушки и оборачивалась, ожидая появления мужа. Когда она видела его, то слабыми пальцами начинала поправлять волосы и головной платок.
Мужчина настолько привык заглядываться на молодых женщин, что, даже находясь рядом с женой, не мог сдержаться. Казалось, в эти минуты больная будто бы оживала. Чтобы помешать мужу глазеть на проходящих мимо женщин, заставить его посмотреть в свою сторону, она рассказывала леденящие душу истории либо сообщала выдуманные новости. Но от этого бедная женщина быстро утомлялась и, снова укладываясь на подушки, со взглядом обиженного ребенка поворачивала голову в сторону мужа.
Надидэ-ханым, которая издалека наблюдала за этой сценой, была уверена, что больная в эту минуту плачет, и ее сердце разрывалось от жалости.
Пожилая женщина знала не слишком много о жизни этой семьи. Однако она почему-то была уверена, что мужчина — ловелас и подлец, и именно он довел ее до такого состояния.
ebooksa