– Меня же считаете самым закоренелым грешником? – быстро добросил Павел с насмешкой.
– А кто бы из нас посмел быть Психостатой, кроме того, который в страшный судный день будет держать весы правосудия? – печально сказал отец Серафин. – Не знаю, очень ли ты грешен, Павел, но как человек ты грешен, а как грешник должен покаяться. Бог милостив к тому, которого помазал на епископа, – даст время отмыться. Перед тобой ещё семь лет…
Услышав во второй раз об этих семи годах, ксендз Павел вздрогнул. Вскоре, однако, гордость вернулась. Он поднял голову.
– Что ты мне говоришь? – спросил он. – Ты разговаривал с Господом Богом?
– Да, – сказал холодно отец Серафин. – Моя душа ежедневно разговаривает с Ним на молитве. Я малюсенький и грешный… но маленьких милостивый Христос допускает к себе. Когда я молился за твою душу, как за нашего пастыря, я слышал голос сверху: «Семь лет дано ему на искупление!»
Смиренный монах рос и крепчал, говоря.
– Семь лет! – прибавил он, вдохновлённый. – Используй их не на поджёг городов, не на месть и кровопролитие, но на мольбу Богу, на очищение себя.
Он замолчал, епископ тщетно хотел сделать лицо и тон пренебрежительные, задумался… Пользуясь результатом, отец Серафин сказал:
– Бог не хочет погибели грешника, а к тебе милостив, потому что ты сан занимал в костёле и поставил тебя на видное место. И Он хочет, чтобы этот светоч, что сиял миру, пламенем взлетел к небу.
Не имея силы отвечать ему, епископ, которого всё сильнее возмущала смелость монаха, гордо показал на дверь.
Отец Серафин склонил голову, сложил на груди руки… и вышел. Окно комнаты было закрыто, епископ резко отворил его. Вместо свежего утреннего воздуха в него влетели гарь и дым.
В хорах пели монахи, дальше, на пепелище были слышны крики солдат, костёльные колокола смешивали свои звуки с шумом оружия и цокотом коней.
– Я ещё раз побеждён! – воскликнул про себя Павел. – И ещё раз унижен!
С упрёком и жалобой он посмотрел на небо… покрытое синим дымом.
IX
Ключник Серадзкого замка, старый Врзос, с седой, коротко постриженной колючей бородой, который в некотором порядке поддерживал его пустые комнаты, иногда от нечего делать прохаживался по ним, размышляя о прошлых временах, которые там прожил. Это были единственные дни жизни, по которым остались у него воспоминания.
Он смотрел там на двор и своеобразную жизнь Лешека с Грифиной, которую фамильярно называл Русинкой, а не очень её любил; два раза сторожил привезённого сюда епископа, который требовал разных удобств, но их ему не хватало. Из некоторых соображений он вызывал у него уважение как духовный пастырь, как князь и капеллан одновременно, с другой стороны вызывал сильное любопытство и некоторое отвращение оттого, что мог совершить проступки, за которые даже в заключение попал.
Для простого человека, каким был Врзос, этот епископ, похожий на солдата, крикливый, повелительный, совсем не набожный, был неразрешимой загадкой. Он знал о том, что его сюда посадили за какое-то преступление, а потом его пришлось выпустить, платя за пленение. Это не могло уместиться в его голове – ни что совершил епископ, ни, если был виновным, почему не вынесли ему приговор и были вынуждены простить?
Старый Врзос, когда только мог, любил рассказывать о епископе, о Лешеке и Грифине людям гарнизона и временным жителям замка. Этот Взрос был уже старым, раньше был немного солдатом, но когда ему прусс или литвин повредил копьём ногу и он стал прихрамывать, ему милостиво дали приют в Серадзе, откуда был родом. Остался служить в замке, а так как был верным, ему была доверена внутренняя охрана.
Сейчас здесь сторожить было некого и нечего, комнаты стояли пустыми, кое-где в них насыпали зерно, даже внизу в опустевших комнатах складывали сено и солому. В других располагался гарнизон, складывали своё оружие, узелки и запасы для жизни.