Чего же ты хочешь?

22
18
20
22
24
26
28
30

— За то, что бегаю за вами, навязываюсь вам, мешаю, надоедаю.

— Батюшки! Что за речи! — Он остановился и встал против нее.

— Да-да, бегаю. — Ия готова была даже сказать — эти слова уже были на ее языке — «Я вас люблю», но все же заставила себя удержаться и не сказала.

— Вот беда-то! — Он был явно обескуражен. — А я так мало уделяю вам времени. Рад бы побольше, да… — Булатов развел руками, улыбнулся, — А у вас есть друзья, своя компания?

Усмехнулась и она:

— Я вас понимаю, Василий Петрович. Вы думаете, что мне не с кем убивать время и вот я вяжусь к вам. А вы не способны разве допустить такую мысль, что мне с вами с одним интереснее, чем со всеми остальными десятками, сотнями, может быть, тысячами? Можете?

— Боюсь, что это — преувеличение, Ия, — серьезно сказал Булатов. — Несусветнейшее преувеличение.

— Вы когда-нибудь кого-нибудь любили?

— Забавный разговор! Да, было, любил.

— Очень?

— Кажется, да. Впрочем, не кажется, а именно да, очень.

— И разлюбили?

— Нет… Но так как-то… Много времени прошло. Разные обстоятельства. Странный у нас с вами разговор, Ия.

— Нет, Василий Петрович, совсем не странный, просто откровенный. Если вы любили, то вам знакомо такое состояние, когда, кроме того, любимого человека, тебе никого и ничего не надо, когда он заслоняет для тебя всех — пусть их десятки, сотни, тысячи, пусть все человечество!

— О, это возможно только при очень, очень большой любви. И, оче видно, только один раз в жизни. Да, я с вами согласен. Но пардон! — Он засмеялся. — Мы уклонились в сторону от темы. Мы же говорили о…

— …о том, что мне с вами с одним интереснее, чем со всеми остальными десятками, сотнями, тысячами, — с упрямым упорством в третий раз сказала Ия.

— Ия! — Он взял ее за руку. — Так нельзя.

— Почему?

— Не знаю, но нельзя.

— Вы же писатель, инженер человеческих душ. Вы все должны знать. И это тоже. Почему? Вы же что-то такое пишете в своих книгах.