— За то, что бегаю за вами, навязываюсь вам, мешаю, надоедаю.
— Батюшки! Что за речи! — Он остановился и встал против нее.
— Да-да, бегаю. — Ия готова была даже сказать — эти слова уже были на ее языке — «Я вас люблю», но все же заставила себя удержаться и не сказала.
— Вот беда-то! — Он был явно обескуражен. — А я так мало уделяю вам времени. Рад бы побольше, да… — Булатов развел руками, улыбнулся, — А у вас есть друзья, своя компания?
Усмехнулась и она:
— Я вас понимаю, Василий Петрович. Вы думаете, что мне не с кем убивать время и вот я вяжусь к вам. А вы не способны разве допустить такую мысль, что мне с вами с одним интереснее, чем со всеми остальными десятками, сотнями, может быть, тысячами? Можете?
— Боюсь, что это — преувеличение, Ия, — серьезно сказал Булатов. — Несусветнейшее преувеличение.
— Вы когда-нибудь кого-нибудь любили?
— Забавный разговор! Да, было, любил.
— Очень?
— Кажется, да. Впрочем, не кажется, а именно да, очень.
— И разлюбили?
— Нет… Но так как-то… Много времени прошло. Разные обстоятельства. Странный у нас с вами разговор, Ия.
— Нет, Василий Петрович, совсем не странный, просто откровенный. Если вы любили, то вам знакомо такое состояние, когда, кроме того, любимого человека, тебе никого и ничего не надо, когда он заслоняет для тебя всех — пусть их десятки, сотни, тысячи, пусть все человечество!
— О, это возможно только при очень, очень большой любви. И, оче видно, только один раз в жизни. Да, я с вами согласен. Но пардон! — Он засмеялся. — Мы уклонились в сторону от темы. Мы же говорили о…
— …о том, что мне с вами с одним интереснее, чем со всеми остальными десятками, сотнями, тысячами, — с упрямым упорством в третий раз сказала Ия.
— Ия! — Он взял ее за руку. — Так нельзя.
— Почему?
— Не знаю, но нельзя.
— Вы же писатель, инженер человеческих душ. Вы все должны знать. И это тоже. Почему? Вы же что-то такое пишете в своих книгах.