— Дерьмо эти советские парни и девки! — Она стала рассказывать о неудаче своих контактов с молодежью последнего поколения, о том, как великолепно было несколько лет назад и как скверно стало теперь.
— Порция, — сказал Юджин, — вы опытнее меня, не мне вас учить. Но я вас не понимаю. Вы просто нарвались на пустой пласт породы, без золотых вкраплений. А у меня, например, никакого желания немедленно уезжать нет. Я возле золотоносной жилы. Ребята, как губки, — все впитывают. Что нам с вами шеф говорил, чему учил? Самый неблагодарный материал — это работники литературы и искусства. Это перманентные климактерики. У них все неустойчиво, все неверно, сегодня они орлы, завтра чижики.
— Воробьи!
— Ну воробьи, пусть воробьи. Вернее, надежнее — кто? Дети хорошо обеспеченных. Забалованные, распущенные, жаждущие удовольствий.
— И вы их нашли, Юджин?
— Конечно.
— Браво, мальчик! Дайте, я вас поцелую. У вас сравнительно чистая постель? Может быть, пригласите переночевать с вами? Вы хоть немножко джентльмен? Или и ночью будете жевать резинку?
Юджин Росс пожал плечами, раздел Порцию Браун, разделся сам. Утром она поднялась, держась за голову.
— Чем вы меня вчера напоили, чудовище?
— Виски. Но я предупреждал, что ни содовой, ни льда у меня не было. И вы решили по-солдатски.
— Но можно же было удержать меня, остановить. Ах, как трещит голова!
— Надо снова выпить глоток, и станет легче.
— Налейте. Но только не по-вчерашнему. Один глоток. — Она выпила, посидела, не одеваясь. — Да, пожалуй, — сказала через некоторое время, — легче, вы правы. Да, кстати, вчера вы тоже были хороши. Напились так, что сразу же уснули и забыли, зачем мужчина и женщина вместе залезают под одно одеяло.
— У вас склочный характер, Порция. Не надо врать.
Она оделась, в дверях помахала ему рукой и пошла к себе. Возле дверей ее комнаты стоял Клауберг.
Он, не здороваясь, вошел вслед за нею.
— У меня нет намерений блюсти вашу нравственность, мисс Браун, — сказал он, садясь без приглашения в кресло. — Это дело, очевидно, трудоемкое и не каждому по силам. Администрация гостиницы мне уже сделала весьма деликатное представление на ту тему, что у вас слишком поздно задерживаются мужчины.
— Чтобы опровергнуть эту болтовню и как-то все уравновесить, — мисс Браун очаровательно улыбнулась, — сегодня я сама слишком поздно задержалась. А впрочем, — улыбка сошла с ее лица, — какого черта и вам и этой администрации от меня надо? Я живу и поступаю и буду жить и поступать так, как мне, мне, мне желательно, слышите? А не вам или их паршивой администрации. Я плачу валютой за эту нору, долларами, дол ларами, золотом. И за порогом ее я хозяйка.
— Мисс Браун, не орите, в коридоре слышно, они теперь знают любые языки, так что не нажимайте на голос. Я повторяю, мне ваша нравственность ни к чему. Но вы компрометируете нашу фирму, наше дело. Мы научная экспедиция, мы ученые, а не какие-нибудь французские шансонье или мимы, не тренькалыцики на банджо и не чечеточники из Бразилии.
— О я, я, герр Клауберг! Дакке шён! Киндер, кюхе, кирхе! Дойчланд. Дойчланд юбер аллее! Гот мит унс!