Чего же ты хочешь?

22
18
20
22
24
26
28
30

Но когда назавтра он в своем номере ждал ее звонка о том, что она-де находится в вестибюле, в его дверь постучали. Появился отец Леры, Алексей Михайлович, крупный, внушительный, с клочковатыми черными бровями, с большими, сильными руками хирурга, спасшего на своем веку сотни и тысячи жизней.

— Ну-с, — сказал он, без всякого приглашения садясь на гостиничный диванчик и вытаскивая из кармана просторного пиджака сложенный вчетверо лист. — Ставь вот здесь свою подпись. Хватит мытарить мою дочь. Это заявление о расторжении брака. Ни в чем тебя, господин хороший, не виню, претензий не имею. Ставь подпись — и делу конец.

Спада пробежал глазами заявление в суд, пожал плечами, вынул авторучку и небрежно расписался.

— И еще вот это! — Алексей Михайлович подал вторую бумагу — письмо с просьбой заверить подпись Спады. — Завтра съезжу к вашему консулу, оформим, как полагается.

И эту бумагу Спада подписал беспрекословно. Прекословить отцу Леры он не мог, он не был способен на такое. Он боялся сильного, спокойного, неторопливого человека. Тот как взглянет из-под своих черных густых бровей — Спада сразу сжимается под его убийственным, все понимающим взглядом.

— Ну вот и все, гражданин! Гуд бай! Или как там у вас? Чао!

Он поднялся. Вскочил и Спада и, кланяясь, проводил его до дверей.

Вскоре пришла и раскрасневшаяся мисс Браун.

— Не позвонила, — сказала она, — потому что там, внизу, возле аппарата, много народу, долго ждать. А я и так задержалась. Что ж, каков будет план?

— Может быть, немного выпьем? — Спада засуетился по комнате.

— Я не против. Но у вас, очевидно, только ваши чинзаны. Не сердитесь, Бенито… Можно, я вас буду называть Беном? Бен.

— Да, да, как угодно.

— Не сердитесь, но это же бурда, а не напиток. От этой дряни голова трещит. Давайте обойдемся без нее. Или же отправимся ко мне в «Метрополь», у меня есть виски, джин. Словом, для начала выйдем на улицу.

Они пошли не к «Метрополю», а в обратную сторону, к Москве-реке.

— Я здесь учился. — Спада указал на старое здание университета.

— Да, да, я слышала о том, что вы учились в Советском Союзе.

— Я, правда, и в Италии учился. В Миланском университете. У меня два высших образования. Московское — это просто так, для забавы. Предложили поехать. Я не отказался.

— Вы говорите это, будто оправдываетесь в чем-то неблаговидном. А это очень же хорошо — учиться в Советском Союзе. Вы знаете страну, ее жизнь, тонкости быта, психологии, идеологии советских людей. У вас чрезвычайно ценный багаж. Им надо только уметь распоряжаться. А вы, по-моему, умеете. Я читала ваши работы. Не все, конечно, некоторые, какие попадались. Я за итальянской прессой не слежу. Сначала ваши позиции были не совсем ясными. В последнее время они стали ясней. Я вижу, как вы заинтересованы в том, чтобы в России была настоящая литература, было бы настоящее искусство.

— Да, да, вот именно! — обрадовался такому повороту разговора Спада. — Они меня винят тут в том, что я что-то искажаю, извращаю, не на то и не на тех ориентируюсь. А у меня один ориентир: литература и искусство должны быть литературой и искусством, а не выполнять заказы департаментов пропаганды. Я отвергаю классовость художественного творчества, я отвергаю социалистический реализм, который, как там они ни крутят, предполагает и определенное мировоззрение.

— Мы можем быть с вами по разные стороны баррикад… Я не марксистка, Бен… — Мисс Браун взяла его под руку, создавая этим как бы атмосферу интимности. — Но мы же люди своего века, мы люди одной культуры и, находясь по разные стороны баррикад, как любят все это называть русские, можем восхищаться одними и теми же произведениями талантливых мастеров. Не правда ли?