Брак Пушкина с Натальей Гончаровой, известной как самая красивая женщина в России (ей было семнадцать, ему – тридцать один), считался несчастливым с самого дня свадьбы. Свадьбу отложили на несколько месяцев из-за эпидемии холеры, а сама церемония была отмечена дурными, по мнению присутствующих, предзнаменованиями: оброненное обручальное кольцо, гаснущие сами по себе свечи. Первые несколько месяцев семейной жизни в Москве Пушкин, однако, был в кои-то веки доволен: «Я женат – и счастлив, – писал он, – одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось»[74]. Но вскоре новобрачные уезжают в Санкт-Петербург; Пушкин пишет: «Я не люблю московской жизни. Здесь живи не как хочешь – как тетки хотят»[75].
То, что произошло после их возвращения в Петербург, обернулось для Пушкина настоящим кошмаром. Царь пожаловал ему почетный, но унизительный титул камер-юнкера, что-то вроде «комнатного молодого дворянина», – исключительно ради того, чтобы его жена могла появляться при дворе. Она уже привлекла внимание как царя, так и других почитателей. Наталью считали красавицей и придворной фавориткой, но она также имела репутацию особы необразованной и довольно вульгарной.
К этому времени Пушкин уже написал «Евгения Онегина»: приступив к нему в 1824 году, он закончил роман в 1831-м. Роман оказывается странным образом пророческим – а может быть, просто блестяще описывает нравы той эпохи. Обстоятельства (невероятно глупые), которые привели к гибели Пушкина, отзываются эхом «Евгения Онегина». В жизни Пушкин оказался в положении Ленского. Наталья флиртовала (скорее всего, совершенно безобидно) с молодым офицером по имени Жорж Дантес. Пушкин получил анонимное письмо о принятии его в «Светлейший орден рогоносцев». После этого он был практически вынужден вызвать Дантеса на дуэль. Пушкин получил смертельное ранение и умер двумя днями позже в возрасте тридцати семи лет. Дантес так и не извинился и не дал понять, что сожалеет о произошедшем. С другой стороны, такие совершенно бессмысленные дуэли случались в те дни частенько, о чем Пушкин прекрасно знал. Более того, одна из немногих нереалистичных деталей в «Евгении Онегине» состоит в том, что Онегина мучит совесть из-за того, что он убил своего лучшего друга, и эти муки так никогда и не покидают его. В реальной жизни мужчинам приходилось постоянно смиряться с такими инцидентами, и они не подвергали себя в связи с этим самоистязанию.
Таким образом, «Евгений Онегин» – это одновременно развлекательное чтение, трагическая история любви и исповедь человека, осознавшего, каким он был совершеннейшим болваном. Как пишет Онегин Татьяне:
Надеясь на лучшее в ожидании ее ответа, Онегин читает Руссо и Фонтенеля, но единственное, что он видит своим внутренним взором, – это письмо, которое написала ему юная Татьяна, письмо, над которым он так жестоко посмеялся. На этот раз приходит очередь Татьяны отвергнуть его, и мы расстаемся с Онегиным, погруженным сердцем в «бурю ощущений». Как не быть врагом самому себе? Не будь высокомерным. Будь скромным. Остерегайся саморазрушительных поступков. Не дерись на дуэлях. А когда красивейшая и умнейшая женщина присылает тебе признание в любви, очень хорошо подумай, прежде чем отвергнуть его и посмеяться этой женщине в лицо. Потому что однажды она посмеется в лицо тебе.
6. Как преодолеть внутренний конфликт:
«Преступление и наказание» Федора Достоевского
(Или: «Не стоит убивать старушек ради денег»)
Соврать по-своему – ведь это почти лучше, чем правда по одному по-чужому[76].
Что бы ни происходило в вашей жизни, вряд ли это настолько ужасно, как то, что случилось с Раскольниковым – студентом, считавшим себя способным к великим свершениям и попытавшимся… э-э… доказать это себе, убив топором старуху-процентщицу Алену Ивановну и заодно прикончив ее сводную сестру. Эта книга о том, как легко убедить себя в том, что происходящее (а) не вполне соответствует действительности и (б) совершенно безумно. Если Евгению Онегину присуще преувеличенное самомнение, то Раскольников чувствует себя настолько неуверенно и униженно, что готов на все ради самоутверждения. Герой главного произведения Пушкина беспечно лишает себя возможности счастья. Роман Достоевского – о тех моментах в жизни, когда ты понимаешь, что сейчас совершишь неправильный и непоправимый поступок – и все равно его совершаешь. «Преступление и наказание» – также во многом предупреждение об опасности недостаточного питания. Раскольникову всегда особенно сложно совладать с внутренним конфликтом, когда ему не удается съесть достаточное количество пирожков.
В свой петербургский год я часто вспоминала Раскольникова – я жила недалеко от мест, которые упоминает в романе Достоевский. Мой путь к английской школе, где я преподавала, проходил через Сенную площадь – один из ключевых адресов в романе. Именно здесь находилась съемная комната Раскольникова, в которой его преследуют мысли об убийстве и из которой он выходит, чтобы его наконец совершить. По совпадению неподалеку я тогда завела себе постоянного поставщика вкуснейших пирожков с капустой – старушку, которая торговала у метро; пирожки она доставала из металлического ведра, согреваемого горячими углями. Я часто покупала по нескольку штук и задумчиво жевала их, бредя вдоль тех же каналов, вдоль которых когда-то ходил Раскольников. В то время я сама имела дело с внутренним конфликтом: как мне стать более русской, оставаясь в то же время англичанкой? Чем дольше я жила в России и чем глубже я в нее погружалась, тем больше я ощущала раздвоение личности. Нет, на тех улицах у меня не возникало мыслей о совершении убийства. (Хотя периодически я была близка к этому, когда рядом со мной притормаживали машины с разными неприятными мужчинами – в то время это было очень распространено, как будто став модным хобби.) Меня преследовали навязчивые идеи о «русскости», достигавшие почти раскольниковского уровня безумия. Я все больше укреплялась в идее о том, что у меня «русская душа». В оправдание могу сказать, что я была опьянена экзотикой своей новой временной родины и, будучи молодой и наивной, неспособна к самоанализу. В конце концов я смогла преодолеть свою одержимость, выражавшуюся, в частности, в том, что на протяжении нескольких месяцев я говорила исключительно по-русски (я считала, что таким образом смогу добиться «чистоты» своего русского языка – какая же я была балда), – я решила, что было бы неплохо получить опыт работы в англоязычной газете
Газета была любопытным местом, притягивавшим к себе задержавшихся в городе экспатов и молодых людей, считавших, что они хотят быть журналистами, – вроде меня. Я писала статьи о рок-группах (включая группу Дара Господня, сына Дара Господня). Делала обзоры ресторанов, в которых часто бывала ужасная стряпня. В «обзорах» об этом не говорилось прямо – нам хотелось показать Санкт-Петербург отличным местом для жизни (частично потому, что мы пытались убедить в этом самих себя). Самой большой сенсацией в мое время стала эксклюзивная фотография молодого американского фотографа, которому удалось снять политика-ультранационалиста Владимира Жириновского, на котором не было ничего, кроме майки (грязно-белой и помятой, как сам политик) и роликов. Фотография вызвала в редакции большой скандал; не помню, опубликовали мы ее или нет. Но у меня есть ужасное подозрение, что опубликовали.
Так получилось, что мое первое редакционное задание стало иллюстрацией главной идеи Достоевского, кошмарного самообмана, и этюдом на тему внутреннего конфликта. Мне поручили взять интервью у одного из главных клоунов в цирке. Это был печальный, симпатичный человек с настоящими клоунскими кудряшками и скорбным, выразительным лицом. Цирк играл в городе важную роль: он был туристической достопримечательностью круглый год, но иногда устраивал специальные шоу новых артистов. Одним из них был мой герой. У него было важное сообщение, которое он хотел передать миру через меня, интервьюера, которого он так долго ждал. Дело в том, что он не был клоуном. Он был чем-то гораздо бóльшим.
У него было уникальное шоу, первое в своем роде: шоу дрессированных ежей. Он объездил со своими ежами весь мир («Лас-Вегас, Токио…») и очень хотел объяснить мне, что он «больше не клоун». Это объяснялось его огромным международным успехом в качестве знаменитого дрессировщика – что, вероятно, считается шагом вперед по сравнению с карьерой обычного клоуна. На протяжении всего интервью он как будто бы выступал с публичным заявлением о прекращении своей прежней карьеры. Я отнеслась к этому очень серьезно. До сих пор вижу перед собой, как он настойчиво машет головой, поправляя меня.
– Итак, когда вы начали выступать в качестве клоуна…
–
– Ой, да, ради бога извините… Итак, когда вы стали клоуном…
–
Шоу было потрясающим. Ежи приходили и уходили по его команде. Ежей он ловил сам в дикой природе и по нескольку месяцев приручал. Ежи умели бегать кругами и перепрыгивать друг через друга (с помощью различных стратегически размещенных рамп). В финале шоу он помещал ежа в трубу с одной стороны, и тот выходил с другой уже в виде дикобраза. Одна из самых больших проблем в его жизни, со вздохом рассказывал этот человек, состояла в том, чтобы заставить дикобраза оставаться в трубе во время шоу. Для этого требовалась серьезная дрессировка. Не-клоун был удивительным персонажем. Ежи были тоже удивительные. И я была крайне довольна своим эксклюзивом. (И своим владением русским языком, которое, как можно понять из содержания моего диалога о ежах, значительно продвинулось.)
Когда я вернулась в редакцию и записала интервью, меня вызвали в кабинет главного редактора. Редактор: «Зачем вы постоянно пишете, что он не клоун?» Я: «Потому что он всеми силами убеждал меня, что он не клоун. Он всемирно известный дрессировщик. Он бы страшно обиделся, если бы я не указала специально, что он не клоун». Редактор: «А вы видели фотографию?» Из цирка нам прислали фотографию героя, позирующего на фоне своих ежей и укрощенного дикобраза. На нем был огромный парик и костюм Пьеро; на полностью загримированном лице хорошо смотрелся красный нос. Я помолчала. «Да, пожалуй, он довольно сильно похож на клоуна». Редактор: «В общем, надо будет выкинуть про то, что он не клоун».
ebooksa