Тьма знает

– Вот видите, почему Хьяльталин ни за что не хотел об этом рассказывать, – впервые за весь разговор она повысила голос. – А вот как раз из-за этого самого! Из-за того, что полиция тотчас заподозрит нас обоих и выдумает что-нибудь, чего не было!

Она в упор смотрела на Конрауда.

– Мы… Да, мы ему кое-что сделали: мы ему изменили. Изменили, обманули, и это ужасно – но больше ничего не было. Не было, и все тут!

24

Когда Конрауд на следующий день зашел к Ольге, она встретила его весьма неприветливо. Ничего не изменилось. Она работала в архиве полиции, приближалась к пенсионному возрасту, и характер у нее был тяжелый. В полиции она проработала долго, фигурой напоминала глубокий архивный шкаф, твердо стояла на ногах за своей кафедрой, малорослая и чрезвычайно широкая в обхвате. Поведение у нее было странное, а настроение обычно такое, что все старались иметь с ней дело как можно реже. С годами Конрауду удалось втереться к ней в доверие, и в последние годы его работы в полиции их общение проходило довольно сносно. Однако это не спасло его от ворчания и колкостей в его адрес, когда он попросил ее помочь ему вспомнить ход событий в ДПТ, в котором наехали на Вилли, брата Хердис.

– А я-то думала, ты уже уволился, – сказала она. – Вот зачем ты об этом спрашиваешь? Тебе не все равно?

– Его сестра попросила меня изучить для нее этот материал, – ответил Конрауд.

– Это какая-нибудь девица, за которой ты волочишься?

– Нет, женщина, которая попросила меня о помощи.

Конрауд понимал, что она неспроста спросила, волочится ли он за девицами. Марта рассказывала, что Ольга пребывала в самом скверном расположении духа, потому что муж в конце концов не вынес и ушел от нее. Они прожили вместе тридцать лет – и тут он заявил ей и их двум дочерям, что устал от этой ерунды и уходит. Он ничего не стал объяснять, но Ольга быстро выяснила, что он ушел к другой женщине, какой-то, как она выразилась, «селедке костлявой», и стал притворяться, что вовсе не знаком с Ольгой. Конрауд хотел показать ей, что он ей сочувствует.

– Как у тебя дела? – нерешительно спросил он.

– Только вот не надо притворяться, что ты ни о чем не знаешь, – ответила она.

– Нет, я…

Конрауд хотел сказать «соболезную», но не стал: ведь никто не умер, а что говорят человеку, которого только что бросил супруг, он не знал.

– Он всегда был болваном безмозглым, – сказала Ольга, и Конрауд догадался, что она имеет в виду бывшего мужа.

Его Конрауд несколько раз встречал на ежегодных празднествах, перекидывался с ним парой слов. Он не был по-настоящему знаком с ним, но жалел его за то, что ему приходится жить с такой мегерой. А сейчас он испытывал жалость к Ольге – но задавался вопросом, не обусловлен ли уход мужа перепадами ее настроения. Сам бы он ни в жизнь не посмел об этом заикнуться.

– В этом доме много болтают об этом вот всем? – поинтересовалась она.

– Что ты, совсем нет, – заверил ее Конрауд. – Правда, я здесь почти не бываю. Рад, что вышел на пенсию.

– Каким-то немцам туристам удалось то, что тебе так и не удалось – какая глупая ситуация! – произнесла Ольга с нескрываемым удовлетворением. – По-моему, если уж начистоту, то вы просто слабаки несчастные, что никак его отыскать не могли. Хотя ты и так это знаешь. Я тебя этим все-таки часто поддевала.

– Это точно, – ответил Конрауд, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Я тебе, Конрауд, никаких протоколов дать не могу, – сказала Ольга, и он понял, что она впала в самое скверное расположение духа, на какое была способна. – Сам знаешь. Ты здесь больше не служишь, а для людей с улицы мы архивы не открываем.