Тьма знает

– Когда мы пришли, он уже стоял у цистерн. Что было у него внутри, мы не увидели, неизвестно, был ли в нем кто-нибудь кроме водителя. И что он там делал, мы не знаем.

– Какие-нибудь особые приметы этого джипа вам запомнились?

– Ну, наверное, шины. Я его вообще из-за шин запомнил. Они мне показались просто огроменными. Тогда же нечасто можно было увидеть такие специально оборудованные внедорожники. Это сейчас у всех жирные машины, завышенные, с разными прибамбасами.

Ингвар почесал голову. Если в том, что касается всех других вещей, его память так же надежна, как в том, что касается матчей «Валюра», значит, его словам можно верить.

– А как вы думаете: это был тот же джип, что Вилли видел неделю спустя? Когда встретил того человека?

– Он сам считал, что это вполне возможно, – ответил Ингвар, – но уверен не был. Он не помнил, чтоб у того джипа, который видел он, были огромные шины. Не факт, что это один и тот же автомобиль.

Они еще немного пообсуждали джип и его шины, и выяснилось, что Ингвар помнит тот вечер на удивление хорошо. Не только из-за того, что тогда «Валюр» обыграл хапнарфьёрдовцев, или из-за того, что один игрок был именинником, а из-за того, что его отец недосчитался сигарет в своей пачке и выпорол Ингвара за кражу. Это был второй из тех двух раз, когда Ингвара отшлепали.

– Я пришел домой, и от меня пахло сигаретами, – вспоминал Ингвар, – и старик быстро смекнул, в чем дело. Он понимал, что сам курит много, и мне настрого запретил. Мой папа – он очень пунктуальный. Два года в лиге мастеров. По футболу. Три гола забил. И все против акранесовцев.

34

Позже тем же днем у Конрауда была встреча со столяром и его женой, и ему рассказали новые подробности о кладе, который нашли супруги, когда наконец решили поменять кухонный гарнитур. Вся сумма, один миллион, была в нескольких пачках тысячекроновыми купюрами. Пачки лежали в целлофановом пакете, заткнутом между хлебопечкой и шкафом над нею: промежуток между ними был закрыт панелью под цвет дверей гарнитура. Пакет был с эмблемой супермаркета «Хагкёйп», сказала Фридни: она была явно рада, что наконец может облегчить совесть. Они стояли как приговоренные к смерти в своей кухне, красиво обставленной, с новой техникой и шкафами со стеклянными или деревянными дверцами. Судя по всему, на кухню здесь денег не пожалели.

– Хуже всего, если это просочится в газеты, – сказал столяр: он все еще думал о репутации своей и супруги.

– Вы точно знаете, что Сигюрвин жил здесь до вас?

– Да, – смущенно ответила Фридни. – Хотя они могли остаться и от Йоуханна. Никто их не забирал. Вот мы и оставили себе.

Ее прямота понравилась Конрауду, и он стал думать, как на их месте вообще поступали бы люди, если бы кому-то не хватало денег, и он вдруг нашел бы их в своей кухне – деньги, которые никто не спешит забрать. Фридни как будто прочитала его мысли.

– Я думаю, почти все взяли бы их себе, – сказала она. – Наверное, почти все поступили бы как мы. Правда-правда. Я думаю, что так. Мы же не хуже других, честное слово.

– Вы говорили с Йоуханном, который в свое время продал вам этот дом, купленный у семьи Сигюрвина?

– Да, я его подслушала, – ответила Фридни. – Он не понял, о чем я говорю. Но мы не сразу все потратили. Мы эти деньги стали хранить, потому что не знали толком, что с ними делать. Для нас это был какой-то шок. Вдруг – раз! – и находим такой пакет. Кто вообще такие суммы на кухне прячет?

– А потом мы хотели поговорить с вами, полицией, – прибавил Эйитль, – но как-то не получилось.

– А потом не успели мы оглянуться, как уже купили акции банка, – сказала Фридни. – И случилось с ними то, что случилось, и ни кроны у нас не осталось.

– Нам же придется это все обратно выплачивать? – спросил Эйитль.

– А вы знали, чьи это деньги?