– Говорили, что большая лаборатория, в которой занимались подобными вещами, размещалась в Кенигсбергском королевском замке, – поведал он Марусе. – А в Хайлишене работал ее филиал. Можно себе представить, какой толщины бронированные двери с кодовыми замками и сверхсекретными кодами доступа отделяли эти лаборатории от внешнего мира! После войны архивы мистических лабораторий исчезли так же бесследно, как и другие ценности. Возможно, перед отступлением сотрудники лаборатории успели их спрятать или затопить…
По словам Ивана Трофимовича, его друг Семен Захаров был среди военнопленных, которых заставили закапывать ящики с неизвестным содержимым. Во время бомбежки он сбежал и таким образом спасся от неминуемого расстрела. Рассказанная Марусе Полевым история его спасения оказалась и впрямь чудесной.
Пасмурным апрельским днем 1945 года Семена и еще троих пленных повели на работу на новый объект. Сопровождали группу двое эсэсовцев с автоматами. Через полчаса четверо пленных и двое охранников вошли во двор костела Святой Анны. Интересно, что спустя три дня этот костел был разрушен, прямо в него якобы угодила бомба. Хотя в тот день, когда он рухнул, воздушная тревога в городе не объявлялась… С тех пор на его месте – одни развалины. Надо сказать, что в целом Чкаловск и его исторический центр в годы войны пострадал гораздо меньше других городов и поселков Калининградской области.
Но в те дни костел еще был целехонек, а в его дворе кипела работа: гудел электрогенератор, солдаты разгружали грузовик с досками и деревянными брусьями. Пленным выдали кирки и лопаты и приказали разобрать брусчатку, которой была вымощена улица перед костелом, поднять плиты тротуара и выкопать глубокую траншею.
Приказы отдавали и руководили работами несколько немцев в серых шинелях. Им помогали два человека в штатском. Они одинаково хорошо говорили и по-немецки, и по-русски. Семен заподозрил в них соотечественников, хотя предатели Родины не заслуживали, по его мнению, чтобы их называли соотечественниками. Один из них смотрел как бы сквозь пленных, видимо, считая их всего лишь расходным материалом. Другой, напротив, сверлил взглядом холодных светлых глаз, презрительно кривя тонкие губы.
Мерзлая земля плохо поддавалась лопате, к вечеру яма достигала в глубину не более полутора метров. Дело пошло быстрее, когда к пленным присоединились с десяток немецких солдат. К полуночи глубина траншеи, которую освещали аккумуляторные лампы, намного превышала человеческий рост.
В конце траншеи, примыкавшей к фундаменту костела, Семен увидел проход, который вел в подземелье. Оттуда веяло холодом как из могильного склепа. Вскоре по отблескам света и доносившимся из подземелья голосам Семен понял, что там тоже идет работа – перетаскивается и перекладывается что-то тяжелое…
Утром смертельно уставших пленных отвели в боковой придел костела, где дали по кружке кипятка и по охапке гнилой соломы. После кратковременного отдыха они продолжили работу: укрепляли земляные стены досками и сооружали перекрытия из брусьев. На дне траншеи, выложенном деревянными щитами, уже стояли большие ящики, обитые железом. На одном из них Семен успел разглядеть кодовый замок. Ящики требовалось засыпать землей. Затем пленным велели вернуть на прежнее место разобранные ранее брусчатку и тротуар. Справившись и с этим, они отнесли кирки и лопаты во двор костела. Из разговора конвоиров Семен, немного понимавший по-немецки, понял, что на обратном пути в лагерь их расстреляют.
Авианалет начался неожиданно. Бомбардировщики летели над самой землей, их гул перекрывал залпы зениток. Завыли сирены воздушной тревоги, идущие навстречу люди заметались в поисках укрытия.
Воспользовавшись всеобщей паникой, Семен нырнул в ближайшую подворотню и что было духу побежал, то и дело сворачивая в узкие переулки. Когда силы оставили его окончательно, он прижался к стене какого-то дома, пытаясь отдышаться и осмотреться…
В подвале того самого дома он отсиживался до дня освобождения Хайлишена. Потом Семен и сам не раз удивлялся, что не умер тогда от жажды и истощения. Как выяснилось позже, из четырех пленных, которые копали траншею возле костела, в живых остался он один…
– Невероятно, – выдохнула Маруся, когда Иван Трофимович закончил рассказ. – Думаю, ваш друг все правильно понял: нежелательных свидетелей обустройства сверхсекретного тайника хотели убить… Выходит, тогда, в апреле сорок пятого, Семен сумел спастись от верной гибели, а спустя три десятилетия на тех же, можно сказать, улицах погиб от руки какого-то бандита! Ой, простите, Иван Трофимович, я снова разбередила вам душу…
– Ничего, Марусенька! – вздохнул Полевой. – Семена не воскресить, а мне надо как-то с этим жить. Об одном мечтаю, чтобы его убийцу нашли и наказали по всей строгости.
– А я вот еще о чем подумала… Те ящики, которые тогда закапывали пленные, нашли?
– Нет, не нашли.
– И за тридцать лет их никто не искал?
– Почему не искали? Искали, и не раз… Последняя по времени поисковая экспедиция приезжала лет пять-шесть назад. Насколько мне известно, их поиски особым успехом не увенчались. Костел Святой Анны превращен в руины, поросшие сорняками в человеческий рост. Прошли годы – где там что было, теперь и не разберешь. Говорю же, здешняя земля не спешит раскрывать перед людьми свои тайны…
13
Из всех домашних дел Маруся больше всего любила мыть посуду. Во-первых, вид отмытых до скрипа тарелок доставлял ей эстетическое удовольствие, а во-вторых, мытье посуды, как и вязание, давало возможность беспрепятственно предаваться собственным мыслям и чувствам. Вот и сейчас, ополаскивая чашку, она обдумывала недавний разговор с Полевым. История побега его друга Семена из плена настолько впечатлила Марусю, что перед ее глазами снова и снова прокручивались леденящие душу кадры: вот изможденные до предела люди долбят кирками мерзлую землю, греют руки о железную кружку с кипятком, сидя на гнилой соломе, бредут по улице, с тревогой прислушиваясь к вою сирены… А вот один из них из последних сил бежит по кривому узкому переулку, спасаясь от ожидаемой погони, и его сердце бешено колотится, вырываясь из груди…
В этот момент кто-то сзади взял Марусю за плечи. Оглушительно взвизгнув, она схватилась за стоявшую рядом на плите сковородку.