Код доступа

– Пацаны жаловались, что там комарья много, и злющие такие, только сунься – до смерти закусают!.. Так, ладно, я пошел, мне еще надо это… уроки доделать, вот! Смотри, о призраке никому не рассказывай, ты слово дала!..

Ох, Митька, Митька. Митькин секрет, невзирая на всю его завиральность, Марусю озадачил. Она, конечно, знала место, о котором он говорил. К слову, это были развалины того самого костела Святой Анны, около которого, как следовало из рассказа Полевого, в последние месяцы войны закапывали какие-то тяжелые ящики. А если допустить, что эти развалины действительно связаны с какой-то тайной?

Хорошо, но откуда там взяться… комарам?

Утерянные архивы, тайные лаборатории, в которых изучались магия и оккультизм, зарытые в землю несметные сокровища, сверхсекретные коды доступа… Ивану Трофимовичу нужно романы писать – на таком-то богатейшем материале! Или мемуары. Или и то, и другое. Надо ему посоветовать, думала Маруся, сидя вечером со спицами и клубком пряжи под любимым оранжевым торшером. Перед тем, как взять в руки вязание, она долго любовалась разложенными на диване фотографиями, которые наконец-то забрала из фотоателье. Фотограф Василий Ионович Гвоздарев не преувеличивал, Маруся на его фото получилась превосходно. Взгляд, улыбка… Глаз не оторвать! Самой Марусе казалось, что лучше, чем в жизни. Несколько снимков оказались не черно-белыми, а с коричневым оттенком – кажется, этот цвет называется «сепия». Папа как-то учил Марусю тонировать фотографии: они строго по рецепту из справочника смешивали реактивы, делали раствор и вымачивали в нем готовые отпечатки, добиваясь нужного оттенка… Тонированные фотографии понравились Марусе даже больше: сепия придавала снимкам особый шарм. Папа и мама с бабушкой наверняка будут очень довольны.

Процесс вязания бордового свитера продвигался, но медленнее, чем хотелось бы, пока связана лишь половина спинки. С другой стороны, зима еще только началась, поэтому торопиться особо некуда: похвастать обновкой Маруся точно успеет.

Рассказ Ивана Трофимовича о его друге по-прежнему не выходил у нее из головы. Какого все же чрезвычайного напряжения сил и духа требовала от людей война! Чем больше об этом думаешь, тем больше ценишь собственную спокойную мирную жизнь, тем лучше понимаешь, почему бабушка к маминому «главное, чтоб все были живы и здоровы» часто прибавляет «и чтоб не было войны». В годы Великой Отечественной Марусин папа был подростком, мама – ребенком, бабушка пережила эвакуацию, другая бабушка умерла в блокадном Ленинграде. Оба дедушки погибли на фронте – один под Сталинградом, другой под Прагой. По семьям всех без исключения Марусиных друзей и знакомых война тоже прошлась катком. Слушая скупые рассказы родных о военном лихолетье, Маруся часто задумывалась: «А я смогла бы все это выдержать?» Трудный вопрос…

Люди такое пережили и выстояли! Поставили на ноги детей, не растеряли оптимизма и вкуса к жизни. А может, потому и не растеряли, что им есть с чем сравнивать. А Марусины сверстники? Им бы жить да радоваться! Так нет же, суетятся из-за ерунды, гоняются за химерами, вечно чем-то недовольны, портят друг другу настроение мелочными придирками…

Марусины мысли, описав большой круг, снова вернулись к Воронову, чтоб ему долго икалось! Тут не то что к секретной лаборатории – к человеку ключик никак не подберешь. Уже, казалось бы, подобрала, приоткрылась дверка – ан нет! Захлопнулась снова. И на все попытки один ответ: нет доступа, нет доступа… Сказать, что ли, завтра Андрею, что она на него уже не сердится и хочет, чтоб все было как раньше? А получится ли «как раньше»? Сегодня Колышкина, завтра еще какая-нибудь… Андрей никогда не останется без женского внимания. А она, Маруся, каждый раз, когда на горизонте замаячит очередная Марго, будет терзаться и мучиться. Оно ей надо?

Распереживавшись, Маруся сбилась со счета петель. Ну вот, теперь последний ряд мягкого и приятного на ощупь бордового полотнища придется переделывать. Ей вдруг пришло в голову, что схема вязания – тоже своего рода код. Определенная последовательность символов – крестиков, кружочков, треугольников, то есть лицевых петель, изнаночных, накидов… Перепутаешь их порядок, наберешь не тот код – исказится узор, нарушится гармония и выйдет черт-те что с бантиком сбоку.

Пожалуй, сегодня она уже устала бороться с самой собой и с обстоятельствами. Особенно с теми, которые, как говорится, непреодолимой силы. Пора ложиться спать. Завтра снова будет вечный бой, когда покой нам только снится…

14

– Ну как, Иван Трофимович, есть новости от вашего Малышева?

Задавая уже ставший привычным вопрос, Маруся едва удержалась, чтобы не прибавить к фамилии следователя эпитет «противного». Она полагала, что услышит привычное «пока нет…» Однако ответ Полевого ее удивил.

– Представьте, есть. Найден портсигар Семена! Портсигар кто-то отнес в ломбард, сдавшего уже задержали. Задержанный клянется, что нашел дорогую вещь на улице, в снегу. Но Борис не верит и считает убийство практически раскрытым.

– Ого! А вы? Вы тоже так считаете?

Полевой задумался.

– Как вам сказать, Марусенька… – произнес он наконец. – Получается, преступник, зная, что портсигар может проходить по мокрому делу, понес его в ближайший ломбард. Мне это кажется странным. Обычно так не делают.

– А товарища Малышева это не смущает? – не без ехидства спросила Маруся. – Даже такому дилетанту, как я, понятно, что настоящий убийца вряд ли будет светиться в ломбарде. А этот… задержанный – он кто?

– Некто Панюшкин Игнат Савельевич, сорока семи лет. Работает в котельной кочегаром. Женат. По словам соседей, злоупотребляет спиртным, часто просит денег в долг. А его жена слезно умоляет ему не давать: мол, сколько ни одолжит – все пропивает. Борис решил, что он по этой причине и на ограбление мог пойти, и даже на убийство… И портсигар снес в ломбард потому, что ему на бутылку не хватало. Выпивохи, мол, когда трубы горят, обо всем на свете забывают – и уж тем более о возможном риске.

– Да, неприглядная картина, – вздохнула Маруся. – И все-таки я не понимаю. Допустим, напал, чтобы ограбить. Но хладнокровно убить человека способен далеко не каждый пьяница, согласны? Тем более зарезать… Если б этот Панюшкин был рецидивистом каким-нибудь, тогда другое дело. Или я ошибаюсь?