У Малышева на лице отразилась усиленная работа мысли, очевидно, следователь пытался понять, к чему она клонит.
– И что? – наконец спросил он.
– А то, что всю предыдущую неделю Воронов с утра до вечера был в госпитале, это вам кто угодно подтвердит из медперсонала. А с вечера до утра – со мной. Точнее, я с ним – в его квартире. То есть я практически не спускала с него глаз. С него попробуй спусти – сразу уведут! Он у нас в госпитале мужчина нарасхват… Следовательно, у Воронова не было возможности установить на развалинах растяжку. А это, если не ошибаюсь, алиби, согласны?
Малышева заявление Маруси явно озадачило.
– К сожалению, соседи Андрея то, что мы проводили вместе ночи, подтвердить вряд ли смогут: у него отдельная квартира, поэтому с кем он уходит, с кем приходит, они не видят, – продолжила напирать Маруся. – А мы им, как вы понимаете, не докладываем. Да и вообще не трубим на всех углах о том, что… что спим вместе. Однако следователю же нужно говорить правду, так ведь? Как и врачу – в этом плане мы с вами в некотором роде коллеги… С вашего разрешения, продолжу. У Воронова не было и мотива совершить это, без преувеличения, гнусное злодеяние. Я не давала ему ни малейшего повода для ревности! У нас с ним все хорошо, просто замечательно. Дело шло, не побоюсь этого слова, к свадьбе.
– А вот у меня другие сведения, – сдвинул брови Малышев, – у меня сведения, что Павел Пожарский за вами ухаживал, а вы отвечали ему взаимностью…
– Кого вы слушаете, товарищ Николай Антонович! Да, я была знакома с Пожарским, но мало ли с кем я знакома! А скольких я лечила!.. С точно таким же успехом меня можно к половине мужского населения Чкаловска ревновать. А вот та, которая это сказала, как раз из ревности и наговорила вам на меня кучу гадостей. Злится, что Воронов устоял перед ее чарами. Уж она и так, и этак, со словами и без слов. А он – ноль внимания, фунт презрения. Даже ухом не повел. Кремень! Вот она и…
– Что ж, спасибо за откровенность, товарищ Левкова, – поразмыслив, сказал Малышев. – Ваш рассказ поможет следствию… Наверное. Давайте-ка оформим его, так сказать, документально. Не возражаете?
«Ложь во благо – не ложь, а всего лишь одна из версий реальности, – подумала Маруся. – Если бы мы с Андреем не поссорились из-за этой… «макулатурной королевы», возможно, все было бы именно так, как я только что рассказала. А главное, что мотив покушения на Павла – вовсе не глупая ревность, в этом-то я уверена на девяносто девять процентов. И-и-эх, пропадай моя телега, все четыре колеса!»
– Не возражаю, – со вздохом ответила она.
– Ты откуда такая взбудораженная? – спросила Катя, когда Маруся, запыхавшись, влетела в кабинет и плюхнулась на свой стул.
– В милицию ходила, – Маруся уставилась в окно, как будто надеясь высмотреть там какой-нибудь дельный совет. Однако за окном было только заснеженное дерево, на ветке которого сидела взъерошенная ворона. – Сказала Малышеву, что Андрей не мог по ночам устанавливать растяжки на развалинах костелов, потому что ночи проводил со мной.
Катя с минуту переваривала полученную информацию.
– А это правда? – наконец спросила она.
– Катя! Ладно Малышев поверил, но ты-то! Ты-то прекрасно знаешь, с кем я на самом деле проводила все эти ночи!
– Со мной? – неуверенно уточнила Катерина. – В смысле не со мной, а рядом со мной, то есть в одной комнате…
– В смысле, в смысле… в коромысле! – с улыбкой передразнила ее Маруся. – Работать сегодня будем? Или в отсутствие начальства пойдем вразнос? Кот из дома – мыши в пляс?
– Марусь, а Воронов вернется? Его ведь выпустят? – спросила Катя. – А вы помиритесь? Слушай, ты, наверное, думаешь, что я чумная какая-то – то за Воронова тебя сватаю, то за Пожарского, то снова за Воронова… Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Ты этого заслуживаешь!
– Ох, Катя, Катя! – Маруся посмотрела в окно. Там, где недавно сидела ворона, лишь покачивалась, стряхивая пушистый снег, ветка. – Видишь, что творится? Один жених в коме, другой за решеткой. То еще счастье…
Пригорюнившаяся Катя тяжело вздохнула.