Грех и шоколад

22
18
20
22
24
26
28
30

Глаза ее сделались как кулаки Чака Норриса:

– Каждый дух, которого вы видите, столь же плотен, как живой человек?

– Да.

– Как же вы отличаете одного от другого?

– Ну, просто отличаю. Чувствую, полагаю. Иногда есть такое мягкое внутреннее свечение, иногда – мягкое внешнее, но в большинстве случаев… просто знаю. Никогда по-настоящему не задумывалась. Никто не учил меня это делать, я просто… делаю.

Кажется, я не произвела на нее впечатления. Мысленно она наверняка говорила сейчас «Так-так, понятно».

– Они говорят с вами, эти духи?

И она продолжила допрос, иногда требуя довольно болезненных объяснений уже данного мной ответа. Наконец, когда силы ее иссякли, а терпение истощилось, она одарила меня суровым взглядом и уведомила о скором прибытии кобника.

Полчаса – не так уж и скоро. К тому времени, как он вошел – явно не торопясь, – я нетерпеливо притоптывала ногой, гадая, как там Мордекай, и надеясь, что он не закончит раньше меня. Они ведь могут просто отправить его домой, не дожидаясь. Что было бы прекрасно, будь я абсолютно уверена в том, что в итоге он окажется дома.

– Ну, здравствуйте еще раз, Алексис, – сказал кобник, однако попытку проявить дружелюбие портили унылый голос и отсутствие зрительного контакта. – Что ж, теперь мы вас подключим, снимем показания – и все.

Меня уже подмывало дать им то, что они хотят, не препятствуя. Подмывало, да. Но вот хрен им. Киран собирался сунуть меня в клетку, чтобы попользоваться на досуге. Кроме того, магистрат вел записи о могущественных магах – поощряя их переходить в магические зоны. Даже если бы я могла себе это позволить, мне ни к чему куча сплетников, насмехающихся над моими странными магическими способностями.

Так что я устроилась поудобнее, собралась – и сжала свою магию в маленький-маленький шарик, и засунула его глубоко-глубоко, туда, докуда не дотянутся даже самые мощные приборы. Трубки, ленты, вертушки – все было на месте; машина заработала.

Три минуты – и лицо кобника исказилось в гримасе. Еще одна – и лоб его измяли морщины. Еще – и он принялся поочередно изучать то меня, то аппарат.

Ага. Так это и происходит. Твои ожидания, как бы ты ни старался, не оправдаются. Хорошего дня, сэр.

А он действительно старался. Пересадил меня к другому прибору. Потом вернул к первому. Проверил трубочки, так странно присасывающиеся к коже. Поменял шлем.

И все это время он продолжал получать разные цифры. Умей я управляться чуть лучше, я бы нацелилась на один результат – и удерживала бы его. Это бы удовлетворило «исследователя». Но увы, я всего лишь человек.

– Так, Алексис, – сказал кобник двадцать минут спустя, промокая выступивший на лбу пот. В каждой черточке его лица читалось разочарование. Строгая медсестра стояла возле прибора у красной стены, всей своей позой выказывая обвинение. – Что-то не складывается. – Натянуто улыбнувшись, он качнул левой рукой, в которой держал длинный лист перфорированной белой бумаги. – Мы снимали показания трижды. Все они различны, однако все предполагают магию малой мощности. – Он на миг вскинул взгляд, но тут же потупился. Так он обычно и проверял мою реакцию. – Но тот тип магии, который вы описали, указывает на человека со значительным уровнем силы.

– Гм. – Я постучала пальцем по подбородку. – Загадка. Может, у меня в голове пластина, о которой я не подозреваю? Знаете, – я фыркнула, – все говорят, что я как электровеник. Может, это как-то влияет на работу машины?

Медсестра еще больше поджала губы. Кобник покачал головой и снова уткнулся в распечатку. Потом взглянул на машину.

– Мне нужно позвонить. Сестра Джессаб, пройдемте со мной, пожалуйста.