Некоторые считают, что связь «родитель – ребенок» на самом деле является препятствием к нравственному поведению, подталкивая нас к фаворитизму или даже к межплеменной вражде. Но у людей забота о потомстве связана не только с физическим и психическим благополучием, но и с энергетическими затратами, которые несет воспитатель. Эту роль по-прежнему по большей части берут на себя женщины, и эта деятельность настолько ценна для общества, что остается только поражаться, что мы не только не платим матерям, но и часто наказываем их за взятые отгулы. Даже узкий элемент воспитания детей имеет собственную логику. Это не только помогает развивать чувство самосознания у детей, но и определяется временем и энергетическими затратами, необходимыми для любви, особенно у женщин. По крайней мере, так все устроено у нас, у млекопитающих.
Главный вопрос «что является правильным?» заключается не в том, естественно ли это, а в том, нравственно ли. И сложность для нас состоит в том, чтобы найти ответ на этот вопрос. Люди убеждены в своей точке зрения, но весомые доказательства найти сложно. Как бы то ни было, полный разрыв между нами и другими животными трудно оправдать. Довольно легко принять подобное утверждение, когда речь идет о жгучей крапиве или поганке, но если задуматься о других живых организмах, появляется ощущение, что что-то не так. Когда речь заходит о таких созданиях, как слон – с большим мозгом, сознанием, чувствами к своему потомству, сильно отличающихся от нас внешне, но довольно похожих во многом другом, – на каком основании нам стоит поверить в непреодолимый барьер? Однако большинство из нас в это верит.
Проблема в том, что это неправда. И вопрос не в том, существует Создатель или нет. Происхождение от общего предка не доказывает и не опровергает наличие Бога. И нет ничего плохого в том, чтобы признать, что наша уникальная биология важна для нас. Людям не обязательно нужно быть превосходными или сверхъестественными, чтобы обладать уникальными потребностями. Но ничто из этого не отменяет чувств и желаний других животных. Для тех, кто хочет жить без магии или мифов, кто гордится несущей истину наукой, наши отношения с остальной жизнью на планете являются проблемой, с которой мы пока не разобрались. Сознание других животных, несмотря на явные доказательства, что мы окружены огромным количеством альтернативных психологий, продолжают отодвигать в сторону. Те, кто хочет верить в нравственный прогресс человеческой цивилизации, должны признать, что наши отношения с другими животными по-прежнему остаются в состоянии холодной войны.
Некоторые считают, что у нас нет обязанностей по отношению к другим формам жизни, потому что они не могут ответить взаимностью на наше сострадание. Конечно, сложно сильно заботиться без отдачи. Но это оправдание, а не аргумент. Единственный способ избежать распространения морального сострадания к жизни других животных – придумать явную ложь. Мы убедили себя, что наши взгляды не имеют ничего общего с остальным живым миром. В конце концов, сознание и намерения животных отличаются от наших. Но опираясь на эту старую идею, мы обременяем себя крайне непоследовательной моральной системой. И эта непоследовательность начинает давать о себе знать. Сложность заключается в фундаментальном нежелании принять тот факт, что мы тоже являемся животными и что наша животная природа имеет значение. Это давит на наше поколение новыми и эффективными способами. В поисках смысла мы говорим себе, что мы – единственное животное, которое по-настоящему ценно. Но наше сознание, возмутительным образом связанное с животными, терпит это лицемерие, только если мы отрицаем, что являемся животными. В наше время эта напряженность по-прежнему остается нерешенной. Вера, которая на протяжении тысячелетий подпитывала цивилизацию, исчерпала свою полезность.
Тысячелетие в поисках души
Нет никаких сомнений, что люди очень необычны. Наша жизнь заметно отличается от жизни любого другого вида. Когда листаешь интернет или смотришь видео, где люди передвигаются по поверхности Луны или спорят о всемирной безопасности на заседании Генеральной Ассамблеи ООН, это становится совершенно очевидно. И со временем этих различий возникает все больше. Разница между людьми XXI века и другими животными кажется бесспорной, когда занимаешься отправкой спорткара в космос.
Многое обусловлено культурой. Достижение культуры заключается в хранении информации вне тела. Муравьи достигли успеха по всему миру, разделившись на четырнадцать тысяч видов, но у людей приспособление к окружающей среде не так выражено.
Джон Бергер писал, что животные когда-то стояли «рядом с человеком в центре его мира». Но это уже не так. С каждым прошедшим веком люди все больше отдалялись от остального живого мира. Да, сейчас это верно не для всех человеческих обществ – все еще существуют племена в джунглях Амазонки, племена скотоводов в монгольских степях, небольшие сообщества, живущие бок о бок с природой. Но факт остается фактом: более половины населения мира сейчас живет в городских районах. В следующие несколько десятилетий их, скорее всего, станет три четверти. Сегодня люди, живущие в черте города, часами поглощают новости о человеческом мире. Потребляя рацион из роликов на
По прошествии веков из мира природы не появилось ни одного доказательства, которое поддерживало бы наши взгляды на самих себя. В общем и целом случилось нечто противоположное. По мере того как мы все глубже всматривались в грандиозные масштабы того, что нас окружает, представление о том, что люди – особенные и стоят обособленно от всех прочих существ, стало еще более запутанным. Вспомните о распространенной когда-то теории, что люди являются центром мироздания. Когда средневековый астроном Тихо Браге открыл сверхновую звезду, возникло подозрение, что человеческую жизнь нужно понимать в намного более тревожном контексте. Несколько лет назад я общалась с Мэри Бэрсони из Института
Астроном из Аризонского университета Крис Импи ссылается на тот факт, что жизнь, похоже, возникла в экстремальных экологических нишах. Но что случается тогда, когда появляется жизнь? Неизбежно ли, что при определенных обстоятельствах возникают многоклеточные формы жизни? Или пройти путь от амебы до папоротников и хвощей сложно? Относительно новая наука об экзопланетах – планетах, на которых могла бы существовать жизнь, – выдвигает целый ряд предположений о том, что именно делает некое место благоприятным для жизни. Охота на планеты, похожие на Землю, началась почти случайно, когда команда телескопа Кеплер из НАСА в 1995 году обнаружила скалистую планету. Но первую настоящую экзопланету, Глизе 581 с, открыли в 2007 году Мишель Майор и Дидье Келос. С тех пор мы обнаружили тысячи экзопланет. На основании этого ученые предсказали, что в одном только Млечном Пути может быть от десяти до двадцати миллиардов пригодных для обитания миров. Это будут не слишком жаркие и не слишком холодные планеты, с источниками воды и энергии. Сейчас НАСА ищет признаки кислорода, водяного пара, возможно, даже горения углеводородов.
Но решающее значение для возникновения жизни имеет время. На то, чтобы на Земле развились примитивные животные, потребовалось несколько миллиардов лет, и еще несколько миллиардов лет – чтобы прийти к животному с такими технологиями, как телескоп. У других обитателей нашей планеты есть культура и стратегии для социального обучения, особенно у млекопитающих. Но свою возможность адаптироваться млекопитающие получили частично благодаря изменениям в поведении хищников, когда девяносто процентов жизни на Земле было уничтожено случайным метеоритом. «Если мы являемся последствием той возможности занять чью-то нишу, – говорит Импи, – то насколько часто могут встречаться такие возможности?» Тех, кто рассматривает это как благоприятное ожидание того, что мы не одиноки, расстраивает тот факт, что жизнь может быть не таким уж и частым явлением во Вселенной. Но другие считают благом, что нам не удалось столкнуться с инопланетянами лицом к лицу. Антропный принцип неоспорим, пока мы – это все доказательства, которые у нас есть.
Конечно, существует очевидный способ объяснения антропного принципа – все отрицать. Талмуд, центральный текст раввинистического иудаизма, столетиями влиял на умы ученых и привел к широко распространенному убеждению, что Земле около шести тысяч лет. Привлекательность юной Земли в том, что она выглядит планетой для людей, местом, чья история – это лишь история доминирования нашего вида. Но к XVIII веку шотландский геолог Джеймс Хаттон признал, что естественные процессы эрозии и седиментации требуют новой концепции времени – времени породы и камня, которую он назвал «глубоким временем». Стали распространяться новости о странных объектах и еще более странных костях, выкопанных из земли. С каждым десятилетием появлялись все новые доказательства существования ранних видов людей, которые угрожали убеждениям многих поколений мужчин и женщин о том, что они – смертные в недавно созданном Богом мире. Неизбежно должен был последовать вывод: медленно эволюционировал не только окружающий нас ландшафт, но и мы сами.
Однако по-прежнему существуют миллионы людей, для кого подобные факты остаются предметом спора. Младоземельный креационизм[18] удивительно широко распространен среди некоторых ветвей христианства, особенно внутри движений евангелистов, которые приобрели силу благодаря популярным телешоу. С 1982 года институт
Споры на самом деле были вызваны не противоречивыми данными, а, скорее, психологической реакцией на угрозу, которую эти доказательства представляли для бережно лелеемых религиозных и мифических объяснений человеческого происхождения. Но спустя десятилетия тщательного изучения геологии Европы и обеих Америк стало невозможно отрицать ледниковый период, который, должно быть, однажды изменил ландшафты и благодаря которому появились некогда бродившие по Земле и ныне вымершие крупные животные, например пещерные медведи. Земля сама по себе превратилась в гигантское повествование об истории творения, чьи герои были вписаны в окаменелости и артефакты, сохранившиеся на страницах грунта и горных пород. Земля говорила за нас и с большим авторитетом.
Но ничто не могло подготовить людей к тому, что принесет им Чарльз Дарвин. Человеку, наблюдавшему, как Дарвин постепенно проявляет свои взгляды на эволюцию, находясь на борту «Бигля», относительно по́зднее признание, что мы в своей анатомии и поведении схожи с другими животными, потому что у нас в далеком прошлом был общий предок, причиняло «острую боль». Дарвин и капитан Роберт Фицрой уже не сходились во взглядах на политику. Фицрой был тори[20] и поддерживал рабство, а Дарвин – вигом[21] и аболиционистом[22]. Фицрой яростно отрицал новые геологические теории о возрасте Земли и отказывался поддаваться скептицизму, который начинал влиять на умы окружающих. Известна история, что во время дебатов об эволюции, проходивших в музее Оксфордского университета в 1860 году между Уилберфорсом и Хаксли, Фицрой держал над головой Библию, осуждая Дарвина. По словам очевидцев, он сказал толпе: «Я верю, что это истина, и если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, я бы не взял его на борт “Бигля”».
Уровень беспокойства после дарвинизма достиг колоссальных размеров. Сам Дарвин испытывал сильное чувство неловкости за свои теории. В 1860 году он написал великому американскому ботанику Эйса Грею, что его чувство, что «в мире слишком много страдания», заставило поставить под вопрос свою веру. «Я не могу убедить себя, – продолжал он, – что… Господь мог бы намеренно создать
Много говорилось об опасности, которую дарвинизм представлял для буквальной истины господствующих религий и мифов о сотворении мира. Но Дарвин знал, что еще большую опасность его теории представляли для нравственных убеждений. Если мы – животные, стоит ли нам рассматривать нравственность как нечто естественное? Учитывая, какой неприглядной может быть природа, каким образом наша животная сущность может дать нам какие-то подсказки о том, как себя вести? И эти сложные вопросы продолжают беспокоить нас до сих пор. С тех пор как мы поняли, что человеческая жизнь происходит из того же источника, что и вся остальная жизнь на Земле, мы пытаемся сдержать распространение значимости этого знания в нашей нравственной жизни. Но оно незримо распространяется, как вода проникает в щели.
Религии предлагают источник нравственности, лежащий за пределами сложностей природы. Но без Бога наши убеждения кажутся еще более ненадежными. Американский философ Мортимер Адлер описал панику, которую переживают люди, когда их просят подумать об отказе от уникального нравственного статуса человека. «Почему в таком случае группы сверхлюдей не должны иметь возможность оправдать порабощение, эксплуатацию и даже геноцид групп посредственных людей на том фактическом и нравственном основании, на которое мы сейчас опираемся в отношении животных, которых мы используем как тягловую силу, которых мы режем ради еды и одежды или которых уничтожаем как распространителей болезней или опасных хищников?» Едва ли стоит упоминать тот факт, что на протяжении большей части истории современной цивилизации объединения самопровозглашенных сверхлюдей именно этим и занимались. Нравственное поведение и нормы всегда были изменчивыми. И все же сегодня это осознание подрывает нашу уверенность в том, что нравственность существует внутри природы и происходит из нее. Отсюда логически проистекает: любой ценой мы не должны допустить, чтобы нравственная природа людей была связана с миром животных.
Возможно, тысячелетиями решением было считать восхитительной всю жизнь – прыжки кузнечика, подрагивающий хвост охотящейся кошки, окрас певчей птицы.
Тем, чьи взгляды на мир можно в целом описать как анимизм[24], разница не кажется такой уж и большой. И если с помощью какой-то магии усилить жизненную силу живых существ, то люди являются просто частью общего священного мироздания. Следы этой изначально нуминозной[25] картины все еще видны. Они сохранились во многих культурах охотников-собирателей и слабо присутствуют в политеистических мировоззрениях, но, как правило, не пережили перехода к крупным аграрным сообществам.