Эта борьба особенно явно проявляется в слиянии биологии и техники. В 2016 году основатель Всемирного экономического форума Клаус Шваб опубликовал свой трактат о четвертой промышленной революции. Эта следующая ступень прогресса включает в себя геномику, искусственный интеллект, синтетическую биологию, робототехнику, а также проектирование на микро- и наноуровнях.
Нам говорят, что эти новые отрасли потенциально могут поднять все человечество на новую ступень всеобщего счастья и благосостояния. В то же время растет беспокойство, что где-то там мы можем «потерять свои сердца и души».
По мере того как ширится технологическая пропасть между нами и животными, мы чувствуем себя более чем когда-либо уверенными в своей уникальности. Но в то же время научное знание идет вперед, сокращая разрыв между нами и другими видами. В этой революции мы ничем не отличаемся от других организмов в наших лабораториях. И в том, чтобы улучшить наши человеческие жизни, мы сейчас полагаемся именно на наше физическое животное наследие. В эту новую эпоху мы отдаемся на милость естественных процессов, которые мы – осознанно или неосознанно – считаем враждебными.
В своей книге «Видения будущего» американский экономист Роберт Хейлбронер утверждает, что человеческие общества прошли через три стадии восприятия будущего. Долгое время мы считали его по большей части неизменным. Затем, подстегиваемые научными достижениями и пьянящей дозой уверенности, мы начали видеть будущее как восхитительный дар. Сейчас же, напуганные мировыми войнами и агрессивными темпами изменений, мы вызываем в воображении видения об утере контроля, о возможных опасностях, о неуверенности и неопределенности. Наиболее часто наше воображение рисует картины, что человеческая форма каким-то образом изменится, деформируется или повредится под воздействием неконтролируемых энергий, будь то болезни или наши собственные изобретения. Эти страхи небеспочвенны. Члены наших обществ транслируют горячечную обеспокоенность новыми технологиями примерно в той же степени, в какой другие эйфорично вещают о беспрецедентных возможностях. Это предупреждающий сигнал о том, что что-то выходит из-под контроля. Не случайно именно сейчас на поверхность выходят наши сложные взаимоотношения с животной природой.
Биоинженерия создает проблемы любому мировоззрению, которое в какой-либо степени отрицает, что мы – животные. В 2003 году ученые и предприниматели успешно секвенировали[39] человеческий геном, опередив свое время. Это была поразительная международная попытка применить к людям то, что впервые увидел Альфред Стертевант в 1911 году, когда рисовал генетические связи плодовой мушки дрозофилы фруктовой (лат.
В 2018 году исследования в области геномики достигли еще одной вехи. Появилась информация о том, что команда китайских ученых успешно клонировала первых приматов. Чжун Чжун и Хуа Хуа – две длиннохвостые макаки. Их создали, взяв ядра клетки у одной макаки и поместив каждое из них в яйцеклетку другой – с удаленным ядром. Затем получившиеся эмбрионы были подсажены взрослой макаке, выступавшей в роли суррогатной мамы. Из шести беременностей выжили только два малыша-макаки.
Целью этих экспериментов было использовать клонированных обезьян в биомедицинских исследованиях, чтобы в долгосрочной перспективе люди могли жить дольше и лучше. Кто-то умилялся, глядя на Чжун Чжун и Хуа Хуа. Другие же в ужасе отшатывались. С длиннохвостыми макаками нас связывает длинная и запутанная история. На их родине, в Южной Азии, этих макак иногда объявляли сельско-хозяйственными вредителями, а иногда почитали как священных животных. Но в роли лабораторных животных они ценятся потому, что, подобно нам, являются приматами. Именно из-за этого некоторые люди испытывают ужас. Если мы можем клонировать макак, мы можем клонировать людей.
С одной стороны, клонированный человек ничем бы не отличался от любого другого человека, в том плане что он был бы личностью, созданной из человеческого биологического материала. Но если мир держится на какой-то сущности, которая навсегда отделяет нас от других животных, мысль о клоне является однозначно провокационной. В романе Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня» клон описывает, что лишь одного взгляда на него было достаточно, чтобы обычного человека «бросило в дрожь». В воображении Исигуро – и в умах многих, кто их представляет, – клоны вызывают интуитивную реакцию, чувство отвращения.
В настоящее время биомедицинская работа по клонированию человека не имеет ничего общего с выращиванием эмбриона до стадии ходящего и говорящего взрослого. Но того факта, что в теории мы могли бы это сделать, достаточно, чтобы явить ту неуравновешенную территорию, которую мы сами себе создали, основывая все на своем отличии от остальной жизни. Неудивительно, что вскоре за этим появилась Декларация ООН о клонировании человека. Она создавалась как попытка организовать всемирный запрет, в том числе на терапевтическое клонирование, но в итоге стала декларацией, не имеющей обязательной силы. Согласно этой декларации, клонирование «противоречит достоинству человека и выступает против защиты человеческой жизни».
Мы видели, как появилось это беспокойство после рождения овечки Долли. Терапевтическое клонирование в общих чертах работает за счет того, что называется пересадкой ядра соматической клетки, то есть в яйцеклетку, лишенную ядра, имплантируется ядро клетки тела, от которого может получиться новая жизнь. Именно так родилась Долли. Вскоре за объявлением о рождении Долли последовал шквал публичных обсуждений клонирования, и те, кто непосредственно работал с этими технологиями, начали получать письма и звонки от женщин, желавших стать суррогатными матерями своим умершим родителям и предлагавших другие подобные способы преодоления невыносимой быстротечности человеческой жизни. Рюзо Янагимачи, который первым начал клонировать мышей на заре нового тысячелетия, оказался под прицелом тех, кто был на грани отчаяния. «Пара, чей мальчик умирал в результате автокатастрофы, просила меня взять клетку и клонировать его», – рассказал он репортерам.
В 2002 году Папа Иоанн Павел II опубликовал заявление, в котором утверждал, что клонирование сводит личность до «простого предмета». «Когда убираются все нравственные критерии, – сказал он, – научное исследование, в том числе источников жизни, становится отрицанием жизни и достоинства личности». Примерно в то же время в Канаде возникло движение раэлитов, веривших, что все люди были созданы с помощью биоинженерии более развитой инопланетной цивилизацией. Группа предпринимала последовательные попытки собрать средства для того, чтобы в какой-то момент развития человечества провести частное клонирование. Им удалось вовлечь в это дело молодую пару, которая потеряла ребенка в результате медицинской халатности. Но их замысел не осуществился.
Спустя двадцать лет изначальная паника вокруг клонирования стихла настолько, что стало возможно продолжать исследования. Но неприятное лицемерие по-прежнему остается и продолжает сбивать нас с толку. Сегодня практически нет законов, которые запрещали бы клонировать питомцев, чтобы развеять скорбь их запутавшихся владельцев. Такие компании, как, например,
Разумно предположить, что наша чувствительность будет искать и другие лазейки в снисходительной коммерческой среде. Примерно через десять лет после того, как технология стволовых клеток стала широко известна, начали множиться нелегальные клиники, предлагающие привлекательные лечебные процедуры, не прошедшие клинических испытаний. Стоит ожидать, что в последующие годы нечто подобное произойдет и с другими технологиями. И они тоже, скорее всего, будут опираться на смесь алчности и печали.
В декабре 2019 года китайский ученый Хэ Цзянькуй был оштрафован и арестован за участие в создании первых в мире детей с генетически модифицированной ДНК, участки которой отвечали за возникновение невосприимчивости к ВИЧ. Мир отреагировал на его эксперименты быстро и жестоко, и китайские власти посчитали, что ученый гнался за «личной славой и состоянием, самостоятельно собирая средства и умышленно уклоняясь от надзора». Но в то же время работа Хэ протекала на фоне других, получающих щедрое финансирование, научных прорывов Китая, включая первые изменения генов нежизнеспособных человеческих эмбрионов в 2015 году.
Любое исследование истории промышленных революций должно подать нам идею, что мы редко когда можем предсказать риск. То, чего мы боялись, часто не случается вовсе, а катастрофой оказывается то, о чем бы мы никогда не подумали. Но если мы не задумаемся над тем, что многое из того, что в человеке важно, имеет достаточно общего с его животной природой, то в будущем мы столкнемся с использованием технологий, которые будут контролировать или полностью устранять любую биологическую преграду, стоящую между нами и нашими желаниями. И если многие из нас будут и дальше думать о природных чертах и склонностях с точки зрения иерархии, в будущем прессингу по улучшению человека будет очень сложно противостоять.
Конечно, это умный ход – представить биотехнологии в виде отличной возможности для тех, кого традиционно изолировали, будь то ВИЧ-инфицированные, инвалиды или женщины. Но, скорее всего, выиграют лишь немногие власть имущие. В 2014 году
Думать как кожа
В попытке разобрать нас до основания, чтобы найти какой-то способ исправления или улучшения человеческого организма, мы продолжаем проливать свет на домыслы, на которых базируются наши эксперименты. Сара Франклин, много писавшая о сомнительной этике, окружающей биотехнологию, отмечает, что «сложность определения слова “жизнь” приводит к использованию в качестве руководства к нравственному поведению нескольких часто конфликтующих между собой и непоследовательных этических моделей».
Способы, которыми люди законодательно закрепили право собственности на свою личную жизнь, берут свое начало в демократических традициях гуманистов, например Джона Локка. Принцип владения самим собой проложил путь многим высокоценимым нами социальным изменениям, в том числе эмансипации женщин и отмене рабовладения. Но кто может считаться владельцем частей тела, для которых нет субъекта права? В случае дела Джона Мура против Регентов Калифорнийского университета разногласия возникли на почве использования ткани, полученной из селезенки Мура, для производства нового фармацевтического препарата. Дело завершилось запретом на единоличное владение тканями собственного организма.
Мур еще раз подал в суд на своего доктора, Дэвида Голда, исследователей и организации, использовавшие его клетки, а также на фармацевтическую компанию