– Знатоки арены думают иначе, Клавдий держит против него, предлагая три против одного.
– О Юпитер, как красиво! – воскликнула вдова, увидав двух гладиаторов, в полном вооружении объезжавших арену на бойких, горячих конях.
Похожие на средневековых рыцарей, они были вооружены пиками и круглыми щитами искусной работы. Кольчуга их, переплетенная с железными полосами, покрывала только бедра и правую руку. Короткие плащи, доходившие до седла, придавали их костюму живописный и грациозный вид. Ноги их были обнажены до сандалий, прикрепленных немного повыше щиколотки.
– О, как красиво! Кто такие? – спросила вдова.
– Одного зовут Бербиксом, он побеждал двенадцать раз, а другой дерзает называть себя громким именем Нобилиора. Оба – галлы.
Во время этого разговора окончились первые формальности игр. Затем следовал примерный бой на деревянных мечах между различными гладиаторами, назначенными друг против друга, по парам. Между ними особенное восхищение возбудили два римских гладиатора, нарочно для этого нанятые, а после них самым изящным бойцом оказался Лидон. Это примерное состязание длилось не более часа и не возбуждало особенно живого интереса, кроме знатоков арены, предпочитавших искусство более грубым впечатлениям. Масса же публики была довольна, когда окончилось это развлечение и когда эстетическое наслаждение сменилось ужасом.
Бойцы выстроились теперь по парам, в заранее условленном порядке. Оружие их было осмотрено, и затем началось серьезное состязание среди глубокой тишины, изредка прерываемой только возбуждающими звуками военной музыки.
Часто игры начинались самой жестокой из забав: какой-нибудь бестиарий или гладиатор, предназначенный для зверей, приносился в жертву для начала. Но в настоящем случае опытный Панса счел за лучшее, чтобы интерес кровавой драмы шел возрастая, а не уменьшаясь. Поэтому казнь Олинтия и Главка он приберег на самый конец. Решено было, что два конных гладиатора первыми вступят на арену, за ними последуют пешие гладиаторы по парам. Вслед за тем Главк со львом исполнят свою роль в кровавом представлении и, наконец, для торжественного финала, предназначался назареянин с тигром.
Что касается игр помпейской арены, то читателям римской истории придется сдерживать свое воображение и не ожидать здесь грандиозной роскошной бойни, вроде тех, какими угощали Нерон и Калигула обитателей столицы. Римские игры, поглощавшие самых знаменитых гладиаторов и большую часть привозных зверей, служили, в сущности, причиной, почему в меньших городах империи игрища на амфитеатрах были сравнительно человечнее и реже, а в играх, как и во всех других отношениях, Помпея была в миниатюре сколком с Рима. Все-таки это было страшное, внушительное зрелище, такое, подобного которому в новейшие времена, к счастью, не найти: обширный театр, сплошь унизанный рядами зрителей, кишащий толпой человеческих существ, числом от пятнадцати до восемнадцати тысяч, собравшихся смотреть не на какую-нибудь фикцию сцены, драму или трагедию, а на настоящую реальную победу или поражение, на торжество жизни или на кровопролитную смерть каждого из участников в этом бою!
Оба всадника были поставлены в противоположных концах арены и по сигналу, данному Пансой, бросились одновременно друг к другу во весь карьер, – каждый оборонялся своим круглым щитом и держал наготове свой легкий, но негнущийся дрот. Очутившись шагах в трех от противника, Бербикс вдруг осадил коня и сделал поворот, а пока Нобилиор продолжал скакать, противник атаковал его. Щит Нобилиора, быстро и ловко подставленный, отразил удар, который иначе был бы роковым.
– Молодец, Нобилиор! – кричал претор, подавая первый сигнал к рукоплесканиям.
– Прекрасный удар, Бербикс! – подхватил Клавдий со своего места.
Из конца в конец пронесся могучий ропот, прерываемый криками.
Забрала обоих всадников были опущены (как и у рыцарей позднейшей эпохи), однако голова все-таки являлась главной мишенью для нападения, и Нобилиор, поворотив коня с неменьшей ловкостью, чем противник, направил свое копье прямо в шлем врага. Бербикс поднял щит, чтобы оборонить себя, но его зоркий противник, вдруг понизив свое орудие, пронзил его грудь. Бербикс зашатался и упал.
– Нобилиор! Нобилиор! – ревела толпа.
– Я проиграл десять сестерциев, – сквозь зубы процедил Клавдий.
– Habet (довольно), – произнес Панса предусмотрительно.
Чернь, еще не успевшая ожесточиться, подала сигнал к пощаде. Но когда приблизились служащие при арене, они убедились, что милосердие подоспело чересчур поздно. У галла было насквозь пронзено сердце, а глаза его застыли в неподвижности смерти. Ручей темной крови, уносившей жизнь, стекал на песок и опилки.
– Какая досада, что так скоро кончилось, – сказала вдова Фульвия. – Стоило ли из-за этого беспокоиться?
– Да мне и не жаль Бербикса. Всякий мог догадаться, что Нобилиор делает финту. Смотрите, тело зацепили роковым крюком. Его тащат в сполиариум, посыпают арену свежим песком! Панса ничего так не жалеет, как то, что он недостаточно богат, чтобы посыпать арену киноварью и бурою, как этот делал Нерон.