– Гладиаторы давно уже состязаются!
– Несчастные! Ведь никто из моих домашних не пошел смотреть на зрелище?
– Конечно, нет. Твое приказание исполнено в точности.
– Хорошо. Ах, скорее бы прошел день! Что это за письмо там, на столе?
– О, это письмо, которое ты получил вчера вечером, когда ты был слишком… Слишком…
– Слишком пьян, чтобы прочесть его. Ну, все равно, оно не должно иметь большой важности.
– Не открыть ли его тебе, Саллюстий?
– Непременно. Хоть чем-нибудь рассеять тяжелые мысли. Бедный Главк!
Отпущенник развернул письмо
– Как, по-гречески? – воскликнул он. – Вероятно, от какой-нибудь ученой дамы!
Он взглянул на неправильные строки, набросанные рукой слепой девушки, и они привели его в недоумение. Вдруг на лице его отобразились волнение и испуг.
– Милосердные боги! – закричал он. – Благородный Саллюстий, что мы сделали? Отчего мы раньше не прочли этого письма? Послушай-ка!
«Раба Нидия – Саллюстию, другу Главка!
Я пленница в доме Арбака. Поспеши к претору! Похлопочи о моем освобождении, и мы спасем Главка от льва. В этих же стенах есть другой узник, свидетельство которого может снять обвинение с афинянина, – это очевидец преступления. Он докажет, что настоящий виновник его – злодей, до сих пор стоящий вне подозрений. Спеши! Спеши! Не теряй ни минуты! Приведи с собой вооруженных людей на случай сопротивления, а также искусного, ловкого слесаря, ибо тюрьма моего товарища по заключению на крепких запорах… О, молю тебя, ради твоей правой руки, ради праха твоего отца, не теряй ни минуты!»
– Великий Юпитер! – воскликнул Саллюстий, вскакивая. – В этот час, может быть, в эту самую минуту Главк умирает. Что делать? Я сейчас бегу к претору!
– Нет, не то. Претор, как и сам эдил Панса, креатуры черни, а чернь не захочет и слышать об отсрочке. Она не согласится, чтобы зрелище было отменено в самый момент напряженного ожидания. Помимо того, публичное заявление предупредит хитрого египтянина. Очевидно, он имеет какой-нибудь интерес в этой тайне. Нет, нам следует действовать иначе. К счастью, твои рабы – все дома.
– Понимаю твою мысль, – отвечал Саллюстий. – Надо тотчас же вооружить рабов. Улицы пустынны. Мы сами поспешим в дом Арбака и освободим пленников. Скорее, скорее! Эй, Давий! Подай мне одежду, сандалии, папирус и тростник[28]. Я сам напишу претору, умоляя его отсрочить выполнение приговора над Главком, ибо через час мы можем доказать его невиновность. Так, так будет хорошо. Давий, ступай с этой запиской в амфитеатр к претору и отдай ее в собственные руки. А теперь, помогите мне, о боги, могущество которых Эпикур отрицает, и я назову Эпикура лжецом!
IV. Снова амфитеатр
Главк с Олинтием помещались вместе в тесной, мрачной келье, где обыкновенно преступные жертвы арены ожидали своей предсмертной, ужасной борьбы. Глаза их, уже привыкшие к потемкам, могли различать лица друг друга в этот страшный час, и при слабом свете их бледность приняла еще более землистый, мертвенный оттенок. Однако выражение их лиц было бесстрашно, тело не трепетало, уста были сомкнуты и тверды. Религия одного, гордость другого, сознание невиновности у обоих, а быть может, и утешение от общности их судеб возвышали их и превращали из жертв в героев.
– Слышишь? Слышишь, как кричат? Их возбуждает вид человеческой крови! – сказал Олинтий.