Громким, восторженным хором христиане восклицали среди ужасов, свирепствовавших в атмосфере:
– Горе тебе, блудница Помпея! Горе, горе!
Медленно прошли назареяне. Факелы их вспыхивали и колебались от ветра, голоса торжественно звучали угрозой и обличением. Наконец они скрылись на повороте улицы, – мрак и гробовая тишина снова окутали окружающую местность.
Буря затихла. Дождь на время прекратился, и Главк старался убедить Иону идти дальше. В ту минуту как они стояли в нерешимости на пороге портика, мимо проплелся, шатаясь, старик, который нес мешок в правой руке, опираясь на плечо юноши. Молодой человек держал фонарь. Главк узнал, что это были отец с сыном – скупец и расточитель.
– Отец, – проговорил юноша, – если ты не можешь идти дальше, я должен тебя оставить, иначе мы оба погибнем!
– Беги, сын мой, покинь твоего родителя!
– Но я не могу бежать с пустыми руками, чтобы умереть с голоду. Дай мне твой мешок с золотом.
И юноша старался вырвать мешок.
– Злодей! Неужели ты решишься обокрасть отца?
– Ну, кто тут донесет на меня в такой час! Погибай, скряга!
Юноша повалил старика наземь, выхватил из рук его мешок и скрылся с диким криком.
– О боги! – воскликнул Главк. – Неужели и вы ослепли в этой тьме! Подобные преступления ведут к общей погибели и виновных и невинных. Идем, идем, Иона!
VIII. Арбак встречает Главка и Иону
Подвигаясь с великим трудом, как пленники, прорывающие себе выход из темницы, Иона со своим возлюбленным продолжали свой неверный путь. В те минуты, как улицы озарялись вулканической молнией, путники могли при ее страшном свете хоть немного различать дорогу и направлять свои шаги, но окружающее их зрелище неспособно было подбодрить их мужество. Местами, где пепел был сухой, без примеси кипучих потоков, поверхность земли представляла страшный белесоватый вид пораженной проказой кожи. В других местах камни и головни лежали грудами, из-под которых торчали полускрытые члены какого-нибудь раздавленного, изуродованного беглеца. Стоны умирающих прерывались отчаянными воплями перепуганных женщин, то вблизи, то вдали, – все это производило в густом мраке тем более ужасное впечатление, что сознавалась полная беспомощность и неизвестность окружающих опасностей. Но все эти крики и разнообразные шумы покрывал отчетливый и подавляющий звук с роковой горы, ясно слышны были ее бушующие ветры, стремительные потоки, а от времени до времени рокот и треск более сильного горючего взрыва. Ветер, с воем мчавшийся по улицам, приносил с собой едкие вихри горючей пыли и такие удушливые, смрадные испарения, что они на мгновение захватывали дух и лишали сознания, вслед за тем остановившаяся кровь быстро приливала к голове, и каждый нерв, каждая жила томительно трепетала в теле.
– О Главк! О мой возлюбленный! Мой дорогой! Прижми меня к груди! Еще одно объятие, дай мне почувствовать твои руки, обвивающие мне шею, и в этом объятии дай умереть – больше я не в силах вынести!
– Заклинаю тебя моим спасением, моей жизнью, дорогая Иона, еще одно усилие, – наши жизни тесно связаны, – смотри, вон факелы с той стороны! Видишь, как они борются с ветром. Без сомнения, это беглецы направляются к морю! И мы присоединимся к ним!
Словно для того, чтобы поддержать и подбодрить любовников, буря и дождь на минуту стихли. В атмосфере наступила глубокая тишина, гора как будто отдыхала, может быть, собираясь с силами для нового извержения. Рабы с факелами быстро двигались вперед.
– Мы приближаемся к морю, – проговорил спокойным тоном человек, стоявший во главе партии. – Свобода и богатство каждому из вас, кто переживет этот день! Мужайтесь! Говорю вам, что сами боги обещали мне спасение. Вперед!
Красноватый свет факелов бил прямо в глаза Главку и Ионе, которая, дрожа, прижималась к груди жениха. Несколько рабов тащили корзины и сундуки, тяжело нагруженные, а впереди, с обнаженным мечом в руке, виднелась величественная фигура Арбака.
– Клянусь прахом отцов! – воскликнул египтянин. – Рок улыбается мне даже среди этих ужасов и среди мрачных сцен смерти и горя сулит мне счастье и любовь. Прочь, грек! Я требую мою воспитанницу Иону.