— Убью! — кричал он. — Знаю я, кто это мог сделать, знаю. Не будет ему пощады! Догоню, убью, живым не уйдет он от меня, хоть бы скрылся под землю, добуду его из-под земли! Не уйдет он от меня!
Но, сообразив, что он один не может броситься в погоню, побежал назад в горницу за Мшщуем.
Мшщуй, хотя двери остались открытыми и он слышал все, вовсе не спешил вставать; он лениво взялся за рукав своего кафтана и высунул босые ноги из-под шкуры.
— Вставай, скорее! На коня, за мной! Похитили мою невесту. Мы должны догнать! Я убью насильника!
— А ты знаешь, кто ее похитил? — небрежно спросил Мшщуй.
— И ты еще спрашиваешь? Ты! Разве ты сам не знаешь? Кто же мог это сделать, если не Томко Белина? — крикнул Вшебор.
— Может быть, и он, — спокойно отвечал брат. — Значит, если ее похитили и она пошла за похитителем, не позвав никого на помощь, по доброй воле, — что же ты-то с ума сошел, чтобы скакать за ней? Что тебе в ней? Да люди будут в глаза тебе смеяться, что ты взял ее после другого, оставил себе чужие огрызки!
— Убью насильника! Убью! — зарычал Вшебор. — Кровью смою свой позор!..
— Убьешь его за то, что он спас тебе жизнь? — возразил Мшщуй. — Да неужели же твоя жизнь не дороже какой-то там девчонки?
Мшщуй посмеивался равнодушно; ему-то хорошо было смеяться над чужой бедой! В это время в открытую дверь вбежала Спыткова.
— Вы хотите гнаться за ними? Ах, я несчастная! Еще и вас убьют! Не пущу я вас! Безумный человек, вы готовы бить и убивать всех ради девушки! Да он вас убьет! А у меня нет никого на свете, кроме вас! Не пущу я вас! Делайте со мной, что хотите!
Эти слова Спытковой и спокойствие брата охладили Вшебора.
Он бросился на лавку с опущенной головой, скрепя зубами, бормоча сквозь зубы проклятья, ерошил и рвал на себе волосы; кулаки у него сжимались, глаза выскакивали из орбит, пот горячими каплями выступал на лбу, ногами он бил о землю.
— Гнаться за ними не буду, но из этого дома мы должны сейчас же уехать! Меня здесь встретило не гостеприимство, а измена. Я знать их не хочу! Вставай, Мшщуй, уедем отсюда! Я не буду спать под одной кровлей с ними, не хочу есть их хлеб.
— Ну и поезжай, — сказал Мшщуй, — только меня оставь в покое, я не могу с тобой ехать, потому что у меня захромал конь, да я и не желаю уезжать. К чему мне спешить?
Спыткова слушала этот разговор, не отходя от несчастного Вшебора; она даже подсела к нему на лавку и ласковым голосом заговорила с ним:
— Я отрекусь от неблагодарной дочери! — говорила она. — Не пущу ее к себе на глаза! Но что же делать? Что сделано, того уже нельзя поправить! Кто знает, где они теперь, и, наверное, ксендз благословил их… Да вы успокойтесь, давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом. Ведь вы же не можете оставить меня здесь одну, осталась я совсем сиротой, и кто же позаботится обо мне в моем вдовстве, если не вы?
Услышав, какой оборот принимал разговор вдовы с братом, Мшщуй поспешно набросил на себя плащ и пошел осмотреть своего захромавшего коня, предоставив их друг другу.
Так они просидели на лавке часа два — никто им не мешал. Порешили на том, что Вшебор непременно уедет из городища, но только… за ворота. А там подождет Спыткову и вместе с ней поедет в Понец.
Она так мило упрашивала его, так умела и всплакнуть, и глазами блеснуть, что Вшебор наконец сдался.