Отряды двигались один за другим. Впереди некоторых из них несли знамена на длинных древках. Пастухи гнали целые стада рогатого скота и лошадей, отбитых где-нибудь по пути.
Толпа черни, расположившаяся лагерем около речки, приветствовала их громкими криками, подбрасывая шапки вверх, поднимая руки кверху и чуть ли не воя от радости.
Люди сыпались, как муравьи, заполняя всю долину и располагаясь в ней, и в противоположность первым пришедшим не ограничивались берегом реки, а смело шли под самые окопы. Шум и крики этих тысяч людей становились все громче и смелее, и эхо, словно издеваясь, повторяло их в лесу. Рыцарство, укрытое в городище и внезапно разбуженное этим страшным шумом, бросилось на валы и мосты. Туда же бежал и простой народ с выражением плохо скрытой радости на лицах.
Вехан и Репец стояли впереди всех у рогаток, поглядывая смеющимися глазами то на своих, то на горсточку замковой стражи.
Вся долина, куда только достигал глаз, наполнилась народом, а из лесу все еще двигались новые толпы, окружая Ольшовское городище плотной стеной осаждающих.
Среди скрытых масс крестьянства можно было различить предводителей отрядов на конях, указывавших места своим подначальным, которые тут же втыкали колы в землю.
Один из отрядов, довольно значительный, тотчас же отделился от своих и, приблизившись к валам, остановился, что-то обсуждая. Сверху, затаив дыхание, наблюдали за ними все, кто только успел пробраться к рогаткам.
Распространяли слухи о том, что это прибыл сам Маслав, но Вшебор, у которого было хорошее зрение, долго всматривался и нигде не мог его найти, поэтому он уверял, что среди начальников еще не было пастушьего сына. Не видел он также ни пруссаков, ни поморян, которых легко можно было узнать по одежде и поясам. Это была та самая чернь, которая грабила и разрушала замки и города, это были язычники, выбежавшие из лесов, чтобы повалить кресты и костелы.
Вышел на валы и старый Белина, долго осматривался во все стороны и, указав рукой стоявшему около него Вшебору, кивнул головой, словно хотел сказать:
— Это вы их сюда приманили!
В молчаливом испуге стояли все, прислушиваясь и присматриваясь, когда вдруг все пришло в движение. Люди стали расступаться и медленно опускаться на колени.
Из глубины двора шел сюда отец Гедеон в белой комже, в вышитой шапочке на голове, неся в руках Святые Дары… Мальчик-служка нес перед ним деревянный крест. Ксендз медленно следовал за ним, набожно произнося слова молитв, весь погруженный в себя, с опущенной головой и полузакрытыми веками. Они шли к воротам, поднимаясь по ступеням на мост, вынесенный за рогатки.
Все снимали колпаки и шапки, многие становились на колени. Взойдя на мост, отец Гедеон поднял кверху руки с чашей и, устремив глаза к небу, начал громко молиться, творя крестное знамение на все четыре стороны света и как бы отгоняя им власть злого духа.
Люди, стоявшие внизу у валов, не могли не заметить этой белой фигуры, возвышавшейся на помосте, и черного креста перед нею. Они видели, как он, подняв руки к небу, взывал к Богу христиан или, как они думали, совершал заклинания.
Этих заклинаний и чудес особенно боялись язычники. И теми, которые готовились первыми начать осаду, овладел невольный страх. Они начали осаживать коней и пятиться задом, и хотя им было стыдно обратиться в бегство, однако и устоять на месте они были не в силах. Как бы отступая перед знамением креста, они пятились все дальше и дальше. Съехали совсем вниз и исчезли в долине, смешавшись с толпою оставшихся.
Солнце уже закатилось, и тень от лесов заволокла долину. Только вершина холма еще была освещена бледным светом последних лучей. Громадные полчища, покрывавшие долину, тонули во мраке. Часть людей отделилась и пошла в лес собирать хворост и ломать сучья. Послышался стук топоров, и скоро после этого в разных местах долины засветилось пламя костров. Влажный воздух не позволял дыму свободно подниматься кверху, и он густыми удушливыми клубами стоял над речкой и лугом, заслоняя, словно пеленой, страшную картину вражеского лагеря от глаз осажденных. Вдали трудно было даже рассмотреть что-нибудь, мелькали только там и сям красные огоньки костров, да двигались около них черные фигуры людей.
Никто не уходил с валов, все смотрели, как завороженные, на ожидающий их ужас завтрашнего дня и неравной борьбы. До замка долетали смешанный гул голосов, звуки пения, и в том состоянии, в каком находились осажденные, все это казалось жестокой насмешкой над ними.
На женской половине никто не дотрагивался до пряжи: девушки и женщины стояли на коленях и, сложив руки, молились, заливаясь слезами.
Наверху, перед покрытой чашей со Святыми Дарами, стоял на коленях отец Гедеон и то возносил руки кверху, то падал ниц, распростершись на земле, то снова поднимался и смиренно складывал руки вместе. Ночь застала его здесь коленопреклоненным, и когда он наконец встал, глаза его были сухи, и лицо озарилось светом надежды на лучшее будущее.
Старец почувствовал в своем сердце, что Христос посылает его на подвиг, как своего рыцаря, и потому он не захотел больше пребывать в одиночестве, а тотчас же пошел к людям, чтобы нести им слова утешения, согревать их сердца и вливать в них мужество.