Жук

Приносилась жертва богине, если, конечно, все происходящее не было просто моим сном. Издевались над женщиной — юной, если верить моим воспоминаниям, красавицей-англичанкой — а потом сожгли ее заживо. Я же беспомощно лежал и смотрел на это. Обряд завершился. Собравшиеся отведали пепел жертвы и ушли. Я остался наедине с Певицей, которая, как я понял, была хранительницей этой, с позволения сказать, адской бойни. Как обычно, после оргии она казалась скорее дьяволицей, чем человеком — опьяненная безрассудной яростью, бредящая адскими желаниями. Когда она приблизилась ко мне со своими богопротивными ласками, я вдруг ощутил нечто, чего не ощущал в ее присутствии ранее. Как будто что-то исчезло — пропал груз, давивший на меня, оковы, мешавшие двигаться. Внезапно меня охватило чувство свободы; я понял, что в моих венах течет моя собственная кровь и я вновь стал хозяином самому себе.

Могу лишь предположить, что все те недели она держала меня в состоянии гипнотического оцепенения. Воспользовавшись моей слабостью, оставшейся после лихорадки, она колдовскими чарами не позволяла мне очнуться от магнетического сна. Сейчас, по какой-то причине, путы ослабли. Возможно, погрузившись в религиозное служение, она забыла затянуть их. В любом случае, теперь, подойдя ко мне, она приблизилась к человеку, к мужчине, который впервые за много дней овладел собой. Сама она откровенно не подозревала ни о чем подобном. Она наклонялась все ниже и ниже, ничуть не сознавая, что я уже не то бесхребетное и беззащитное существо, каким она меня сделала.

Она склонилась, намереваясь прижать свой рот к моему, и поняла все, едва коснувшись меня. В этот миг вся скопившаяся ярость, тлевшая в моей груди в течение тяжелых, мучительных часов, разгорелась чистым пламенем. Соскочив с тряпичного одра, я вцепился руками ей в горло — и она ощутила, что я проснулся. Затем она попыталась натянуть поводок, который столь неосмотрительно ослабила. Она смотрела мне в лицо исполненными злобой глазами. Я знал, что она прилагает все силы, чтобы вновь обманом лишить меня мужественности. Но я сражался с ней как одержимый, и я одолел ее — можно выразиться и так. Пальцами обеих рук, как железными тисками, я сжал ее горло. Я не сомневался, что на кону больше, чем моя жизнь, что все может обернуться против меня, что я сражаюсь на смерть: мою волю к победе было уже не удержать.

Я давил на ее горло все сильнее и сильнее, не страшась ее убить… но вдруг…

Мистер Лессинхэм замолчал. Он глядел в пустоту остекленевшими глазами, точно все, о чем он рассказывал, разыгрывалось прямо перед ним. Голос начал изменять ему. Мне подумалось, что он уже не продолжит. Однако, собравшись с силами, он заговорил вновь:

— Но вдруг я почувствовал, как она ускользает из моей хватки. И совершенно неожиданно, в одно мгновение, женщина пропала, а перед собой, там, где она только что была, я увидел чудовищного жука — огромное живое насекомое из дикого кошмара.

Сначала мы с этим созданием были одного роста. Но пока я, остолбенев от изумления — что, как вы понимаете, неудивительно — смотрел на него, оно буквально на глазах начало уменьшаться. Я не стал наблюдать за этим процессом в подробностях; как сумасшедший в бреду, я со всех ног бросился прочь, будто за мной гнались все черти ада.

Глава 34. Двадцать лет спустя

— Затрудняюсь сказать, как мне удалось выбраться наружу: не знаю сам. Смутно помню, что бежал по сводчатым проходам и бесконечным коридорам, то и дело отталкивая людей, пытающихся меня остановить… дальше пустота.

Когда я опять очнулся, то лежал в доме американского миссионера по фамилии Клементс. Меня нашли рано утром, полностью обнаженного, на каирской улице и приняли за мертвого. Судя по всему, я бродил всю ночь напролет и прошел не одну милю. Никто не знал, откуда я появился и куда направлялся; впрочем, мне это тоже было неизвестно. Несколько недель я метался между жизнью и смертью. Нельзя описать словами доброту мистера и миссис Клементс. Меня, беспомощного и покалеченного чужака без гроша в кармане, принесли к ним, и они заботились обо мне — не ожидая земных наград. Лжет тот, кто утверждает, что под солнцем нет христианских добродетелей. Мне не было суждено отплатить за все, что для меня сделали те люди. Прежде чем я опять встал на ноги и был готов предложить им подобающее свидетельство своей благодарности, миссис Клементс утонула во время прогулки по Нилу, а ее супруг отправился с миссией в Центральную Африку, откуда так и не вернулся.

Хотя, пусть и не в полной мере, ко мне возвратилось физическое здоровье, я, покинув гостеприимный кров Клементсов, многие месяцы оставался в состоянии, которое сложно назвать вменяемостью. Я страдал от особой формы афазии[7]. Днями не произносил ни слова и часто не мог ничего вспомнить… не помнил даже собственного имени. Когда это наконец прошло и я начал чувствовать себя с обычными людьми более свободно, я все равно долгие годы оставался лишь тенью себя прежнего. Меня посещали, в любое время суток, пугающие… не знаю, могу ли я сказать «видения»: мне они казались реальностью, но поскольку их видел только я, вероятно, стоит описывать это именно так. Те видения неизменно повергали меня в крайний ужас, и я даже не мог притвориться, что способен им сопротивляться. Они так сильно отравили мое существование, что я добровольно отдал себя в руки специалиста-психопатолога. Довольно длительное время он постоянно наблюдал за мной, но мои приступы остались для него столь же необъяснимы, как и для меня.

Тем не менее, видения постепенно начали являться мне все реже, пока наконец я не польстил себе мыслью, что вновь стал таким же, как люди вокруг. Немного погодя я решил, для полной в том уверенности, заняться политикой. С тех самых пор я живу, как говорится, у всех на глазах. У меня отсутствует частная жизнь в любом ее понимании.

Мистер Лессинхэм умолк. История его оказалась небезынтересной, более того, весьма любопытной. Но я по-прежнему терялся в догадках, при чем тут я и с какой целью он ко мне обратился. Он продолжал молчать, будто успел объяснить, в чем дело, и я задал вопрос сам:

— Полагаю, мистер Лессинхэм, что ваш рассказ был прелюдией к настоящей пьесе? Ибо пока я не понимаю, какова моя роль в ней.

Он помолчал еще несколько секунд. Затем заговорил голосом мрачным и угрюмым, словно на его душе лежал скорбный груз:

— К несчастью, как вы успели заметить, все это оказалось только прологом к пьесе. Не будь это так, вряд ли бы мне столь насущно понадобились услуги частного детектива, то есть человека опытного и светского, от природы наделенного исключительной проницательностью, чьим способностям и чести я могу довериться без оглядки.

Я улыбнулся столь отточенному комплименту.

— Надеюсь, вы меня не переоцениваете.

— Я тоже — и мне это не менее важно, чем вам. Я слышал о вас много хорошего. Если кому-нибудь доводилось когда-либо нуждаться во всех перечисленных мной качествах вкупе с чутьем, то, конечно, я и есть такой человек.

Его слова возбудили мое любопытство. Я почувствовал, что интерес мой возрос.