Оценив обстановку, Абади, ни секунды не сомневаясь, бросил все свои резервы в этот прорыв. И завязалась мясорубка.
Я с тревогой смотрел на развернувшийся передо мной театр боевых действий. Мои солдаты сражались из последних сил. Приближался момент, когда контратаковать станет слишком поздно, и приближался он стремительно. Уже закончились боеприпасы, и вступили в бой заградотряды. Ещё чуть-чуть, и все усилия станут напрасными.
Отойдя от мотолыги, я подошёл к вождю и просто сказал:
— Время пришло!
Он тут же повернулся к своим людям и гортанно прокричал что-то на своём диалекте. Перевода его слов я не знал, но о сути нетрудно было догадаться. Все словно только и ждали этого приказа и, подхватив оружие, сосредоточились для последующего удара. Через пару минут живая река воинов уже неслась вперёд, постепенно разливаясь широким фронтом перед выходом на рубеж атаки. И едва это произошло, вся толпа воинов кунама бросилась на врага с боевым кличем.
И началась яростная и ожесточённая битва. Две человеческие волны, непрерывно стреляя друг в друга, схлестнулись, стали давить друг на друга, периодически откатываясь и обрушиваясь вновь. Какое-то время шло просто физическое уничтожение противника, временами достигая своего апогея.
Крики, грохот выстрелов, стоны раненых и лязг железа заглушили все остальные звуки. Природа замерла, с удивлением смотря, как тысячи людей режут и стреляют друг в друга. Лилась, обагряя землю, красная человеческая кровь, валились растерзанные пулями и холодным оружием тела. Всеми овладело лишь одно желание — убивать! Стоны и крик стояли на поле битвы, но никто не обращал на это внимания.
Я стоял на башенке МТ-ЛБ и молча наблюдал за битвой. Через бинокль было прекрасно видно, как убивают друг друга солдаты, и что ни одна из сторон не собирается уступать. Ну, что ж, придётся опять брать всё в свои руки. Значит, нам труда дорога, но сначала…
— Змееголовый, ты слышишь меня? — заорал я в пустоту.
В ухо еле слышно шепнул ветер: «Слышу, слышу… Зачем так орать?».
— Помоги мне! — шепнул я в ответ.
— Помогу, если смогу. Но надейся, прежде всего, на себя, душа моя! О-хо-хо-хо!
И змей исчез, умчавшись за очередными душами. Вот же, гад!
Открыв люк, я нырнул в тесный железный отсек, сказав механику-водителю.
— Жалеть никого не надо, дави гусеницами, только смотри: своих не задави! А то неудобно будет перед вождём.
Мехвод довольно загоготал и, нажав сцепление, дёрнул за рычаг переключения скоростей. Машина чуть подпрыгнула и стартовала, перемалывая траками пыль. Через несколько минут, снеся один из хлипких домиков, мы вывернули на поле боя и ринулись в атаку.
И снова я сидел за пулемётом и смотрел в прицел. Вот в него попали первые фигурки и, нажав на гашетку, я стал стрелять. Пулемёт содрогнулся, уши тут же заложило. Длинная пулемётная очередь красным росчерком опрокинула на землю сразу несколько вражеских солдат и понеслась дальше, цепляя всех, кто попадался на её пути.
Крупнокалиберные пули быстро проредили ряды повстанцев. Они разрывали, кромсали на части их тела, пробивая черепа и отрывая конечности. Наше появление оказалось настолько неожиданным для них, что гранатомётчики эритрейцев не успели сразу сориентироваться. Да и в мешанине боя поймать в прицел мотолыгу и уничтожить её не просто. Это же не танк! Она быстрая и юркая, к тому же, расстояние до неё слишком маленькое, буквально ничтожное для выстрела.
Несколько гранат всё же сорвались в нашу сторону, когда нас только заметили. Но они пролетели мимо, лишь одна задела открывшуюся на ходу дверцу и прожгла её, напрочь при этом оторвав от корпуса. В ответ по моей команде мотолыга развернулась, и нафаршированные пулями гранатомётчики все как один легли в сухую землю.
Водитель включил самую высокую скорость, дал газу, и мотолыга вломилась в ряды сражающихся солдат. Возможно, случайно не повезло и кому-то из наших, но потом мы уже ломали исключительно врагов.