Александр невольно представил себе нечто зыбкое, неясное, но женственное, душистое и прельстительное. Встряхнулся:
– Да она, может, давно уже за кого другого вышла.
– Это ты нашу Дашеньку не знаешь. Высокие свойства ее души еще не оценил. Она на этих парижских вертихвосток не похожа: сегодня революционный маляр, завтра санкюлот, послезавтра драгун. Ждет тебя твоя суженая, точно знаю.
– Да откуда вы знаете, Василь Евсеич?
Спорил, а самому почему-то отрадно было слышать уверения дяди в неколебимом постоянстве неведомой Дашеньки.
И дядюшка еще раз убежденно подтвердил:
– Знаю! Лесок Архиповых с моим граничит. Так что ни за кого другого родители ее ни за какие коврижки не выдадут.
Экипаж пробирался по узким, вонючим, грязным улицам через текущие посреди мостовой нечистоты мимо обшарпанных стен, обклеенных потрепанными воззваниями.
Александр вздохнул:
– Когда-нибудь непременно вернусь в Париж.
– Почему бы и нет? Вот, бог даст, восстановится монархия, порядок, опять можно будет благородным людям бестрепетно сюда наезжать. Если по улиткам и лягушкам стосковались.
– Монархия не вернется. В последний год Франция одержала блистательные победы.
– Значит, генерал какой-нибудь на трон сядет. Свято место пусто не бывает, а революция отныне – дело прошлого. Без террора, убийств и запугиваний не может существовать порядок, который отбирает у человека его достояние и преимущества его рождения. А что с твоим-то будущим, Санька? В армию вернешься?
– Я о дипломатической службе думал.
– Оно неплохо, только болтовни и криводушия много.
– Ничего. Я убедился, что словесные доводы, речи и призывы на людей посильнее оружия влиять могут. Хочу послужить отчизне тем, что за этот год понял.
– Ну как знаешь. Вернемся, порекомендую тебя Александру Андреевичу, он уж и канцлеру Остерману доложит. Я в эту парижскую эпопею по их приказанию влип, пусть теперь Безбородко вознаграждает. Но учти: геройства и подвигов в Иностранной коллегии никаких. Я сам там долго не выдержал. Бумагомарательства много, рапорты, послания, интриги, вероломство повсюду. – Искоса глянул на племянника, но тот и бровью не повел. – Опять же газеты несносные. Дипломату без газет никак, а я их на дух не выношу.
– То-то вы их из рук весь год не выпускали.
– По крайней надобности исключительно. Но теперь все. Пусть в меня плюнет каждый, кто увидит у меня в руках что-нибудь, помимо Хераскова или Фонвизина.
Александр покосился на толстую газетную кипу, занимавшую его сиденье, но Василий Евсеевич не заметил, он изучал содержимое корзины с дорожными припасами.
ebooksa