– Интересно, как я мог это знать? Кто мне все мозги запудрил россказнями о том, что соседки и старуху Жовиньи сдали, и Марата прикончили? Кто мне нашептал, что они на пекаря донесли?
– Да, во всем виноват я один, – печально согласился Александр.
– Да в чем же ты виноват? – спохватился дядюшка. – Ты всех спасти пытался, собой рисковал.
– Я и под Измаилом собой каждый день рисковал, эка невидаль. А спасти никого не смог. И самоотверженного священника за агента Дантона принимал.
– Ну знаешь! Если духовное лицо переодевается в гвардейца, прыгает на темных лестницах на девиц и теряет списки людей, с которыми сплошь приключаются несчастья, самый доверчивый человек может на такого священника подумать что-нибудь дурное.
– Вот этот список меня и насторожил. Только когда я увидел, как Дантон перед казнью глядел на гвардейца, только тогда меня осенило, что он-то и есть тот аббат Керавенан, о котором Люсиль Демулен говорила. Он вовсе не убийцей Цезаря Рюшамбо был, а его духовником.
– Ну я-то с самого начала знал, что процентщика этот санкюлот своей палицей порешил, – заявил Василий Евсеевич.
Александр не стал напоминать дядюшке прежних столь же прозорливых обвинений в адрес соседок.
– А меня этот пистолет запутал. Слова Юбера, что Рюшамбо дубиной убили, ангельской музыкой прозвучали.
– Не кори себя. Если девица принимает драгоценности от грабителя, можно и ошибиться на ее счет.
– Ей деньги для тетки необходимы были. И она даже не знала, откуда этот орден.
– Что значит «не знала»? Она что, не заметила, что этот орден ей Шевроль всучил?
– Но откуда ей было знать, что он ради этих драгоценностей человека убил?
– Интересно, а что она думала? Что он на них накопил? Из своих сорока су за каждое заседание? Чего она вообще с членом коммуны якшалась?
– За это я ей не судья. Ее саму как щепку в водовороте вертело. – Помолчал, добавил: – И Планелиху не она убила.
Василий Евсеевич беззаботно отмахнулся:
– Тот, кто пробовал дрянное рагу Бригитты, не станет строго судить ее убийцу.
– За Планелихой худшие грехи водились. Это ведь она донесла на булочника. И на Франсуазу, и на саму Габриэль тоже она. Так ненавидела людей вокруг, что невольно проговаривалась. При мне как-то брякнула, что правильно, мол, мадам Турдонне посадили за отказ принимать ассигнаты. Сама донос писала, так что прекрасно знала, в чем состояло обвинение. А на братском ужине шипела, что Нодье, мол, сами белым хлебом питаются, а другим велят на себя пенять, если тем приходится черным давиться. В доносе на пекаря именно это и было сказано.
– Вот как? Сколько интересного я пропустил. Мнето весь ужин пришлось следить, чтоб братающиеся соседушки друг другу в волосья не вцепились.
Карета свернула за угол и прогрохотала мимо длинной очереди перед хлебной лавкой.
ebooksa