Месье Террор, мадам Гильотина

22
18
20
22
24
26
28
30

Дверь за его спиной распахнулась, и Габриэль громко крикнула в проем:

– Александр, это вы? Александр!

Месье Ворне потеснился, пропуская двух грузчиков с тяжелым сундуком, пояснил:

– Пакуемся. Спешим. Сами понимаете, племяннику не терпится пуститься в путь. Ждет не дождется свидания с невестой.

Габриэль развернулась и выскочила во двор, чтобы не разрыдаться прямо перед бессердечным стариканом. Прекрасно! Пусть проваливает к своей невесте! Собственно, она и явилась-то только для того, чтобы убедиться, что между ней и месье Ворне никогда ничего не может случиться. Но ее приход оказался ошибкой. Вновь увидеть этот дом, вспомнить все, что она здесь пережила, оказалось непереносимо.

Наконец-то все кончено. Всего-навсего какой-то сомнительный спекулянт, какой-то небрежно одетый коммерсантик с угрюмым характером и с помешанным дядюшкой! Нет, его для нее больше не существует! Будущее принадлежит таким, как Тереза, Тальен, Буонапарте. Таким, как она и красавец Паоло. Все к лучшему. Никогда, никогда больше она не вернется на улицу дю Барр.

XXXVIII

ВАСИЛИЙ ЕВСЕЕВИЧ ЗАНЯЛ в карете одну скамью. Его дорожный сундучок, подушки, стеганое одеяло, ворох газет и обнаруженная при сборах бесценная, хоть и траченная молью до пролысин бобровая шапка с трудом уместились на второй. Александр пристроился на краешке сиденья у наглухо запертого окошка. Дядюшка и обычные-то сквозняки не терпел, а в дорожных и вовсе усматривал главную опасность для жизни путешественника.

– Ну, слава богу. Уж не чаял, что вырвемся.

Александр молча смотрел в окно. Он распрощался с Розали Нодье, Мартином, Жанеттой и с аббатом Керавенаном. Больше ни с кем перед отъездом не встречался: делегаты Конвента энергично делили власть, перекраивали правление, сокращали полномочия комитетов, реорганизовывали Революционный трибунал, упраздняли коммуну. Им больше не требовался пылкий молодой человек, и, скорее всего, Александру не достанется ни славы, ни страницы в истории. Но прежние тщеславные мечты теперь казались ребяческими и смешными. Гораздо важнее, что все арестованные по закону о подозрительных вышли на свободу. Все, кроме тех, для кого переворот, уже прозванный термидорианским, свершился слишком поздно.

– Целый год без толку промаялись, – счастливо ворчал Василий Евсеевич.

Экипаж свернул с дю Барр, миновал запертую дверь ломбарда на Мортеллери.

– А мне кажется, целая жизнь прошла, – отозвался Александр.

Пока ехали в глухой тени тюремных стен Ла-Форс, отвернулся от окна. Дядюшка перекрестился:

– Жаль, конечно, соседушек.

Александр угрюмо молчал. Василий Евсеевич подпихнул под спину пару подушек, уже благодушно добавил:

– А с другой стороны, не встряла бы эта Турдонне, я бы королеву всенепременно спас бы.

– Теперь уже никогда не узнаем. Может, если бы не ваше появление, ее бы аббат Керавенан спас.

– Это еще что за птица?

– Да гвардеец этот. На самом деле он оказался переодетым неприсягнувшим священником и духовником Дантона. Он его исповедовал и венчал с молодой женой. Дантон к нему так расположился, что даже выплатил ему пятьсот ливров. И на эти деньги аббат с помощью мадам Турдонне затеял побег королевы.