Месье Террор, мадам Гильотина

22
18
20
22
24
26
28
30

Тетка отошла к зеркалу:

– С чего вы взяли, что он тогда напал на вас? Может, просто хотел убедиться, что вы не ушиблись.

Габриэль подстерегла в зеркале убегающий взгляд Франсуазы:

– Все-таки вы его знаете, мадам? Это он к вам ходит, да? Кто он такой? Что он здесь делает?

– Понятия не имею, – Франсуаза отвела глаза, кончиками пальцев принялась оправлять выбившиеся из прически кудри.

Какое право имеет тетка упрекать ее за члена совета коммуны, если сама тайком встречается с национальным гвардейцем? Нет, Габриэль сделает все, чтобы выжить. Никакой светловолосый красавчик не заставит ее забыться.

VIII

ВСЛЕД ЗА АДМИНИСТРАТОРОМ Консьержери Василий Евсеевич прошел в крохотную, невыносимо душную, дурно пахнущую и сырую камеру. За ширмой два жандарма играли в карты. В камере стояли кровать, застеленная грязным дырявым одеялом, стол и два кресла. Высокое окно до середины было забито листом железа. Снаружи, с женского двора, долетали голоса заключенных, из коридора доносились поступь караулов, окрики охраны, чей-то надрывный плач, вопли из соседних казематов.

Под окном в низком кресле с потертой обивкой сидела изможденная, одетая в черное седая женщина – ее величество королева Франции Мария-Антуанетта. Василий Евсеевич замялся у порога. Администратор тюрьмы Жан-Батист Мишонис, с которым Воронин благодаря проявленной щедрости уже достиг полного взаимопонимания, удалился, но жандармы по-прежнему могли слышать каждое сказанное слово. Королева делала вид, что не замечает очередного посетителя. Василий Евсеевич не обиделся. Обильный поток любознательных, желающих взглянуть на венценосную узницу, успел обогатить Мишониса и прочих тюремщиков.

Однако визитеры платили деньги за удручающее зрелище. Трудно было поверить, что когда-то заключенная номер 280 могла разорить Францию и прославиться по всей Европе расточительностью и экстравагантностью. Истощенное тело, редкие пряди седых волос, по-старушечьи тонкие губы в морщинках… А ведь еще несколько лет назад эта женщина лучше всех во Франции каталась на коньках, танцевала ночи напролет и с блеском играла шаловливую Розину в «Севильском цирюльнике». Свержение с престола, два года содержания под стражей, бегство приближенных, казнь мужа, разлука с детьми, болезнь и угроза смерти – все это превратило королеву Франции во вдову Капет, в убогую тень самой себя.

Впрочем, Василий Евсеевич сюда не злорадствовать явился и не следы пропавшей красы отыскивать. Дело его было весьма серьезным. Смерть Марата послужила удобным поводом для ужесточения террора, и якобинцы все чаще призывали судить вдову Капет, потому что каждое такое выступление вызывало у смутьянов бурю восторгов, а страной давно правил тот, кто был способен риторикой и демагогией увлечь чернь за собой.

Второго августа Марию-Антуанетту перевели из Тампля сюда, в страшное подземелье Консьержери, и якобинцы готовились начать против нее процесс, который мог закончиться лишь гильотиной. Суд задерживался только из-за отсутствия какой-либо мало-мальски правдоподобной зацепки для обвинения и слабой надежды, что Австрия предложит высокую цену за жизнь дочери Марии-Терезии. Однако австрийский император Франц II, возглавлявший коалицию врагов Франции, не спешил ни выкупать, ни выменивать родную тетку. Чем хуже обращались революционеры с королевской семьей, тем очевиднее была вина и безнравственность его врагов.

Василий Евсеевич деликатно кашлянул, приблизился к узнице и склонился в полупоклоне:

– Мадам, позвольте представиться… Месье Ворне.

Мария-Антуанетта только молча отпрянула. Неудивительно, она же не знала, зачем он здесь. Бедняжке некуда было деваться от настырного любопытства посторонних. По слухам, сторожа пускали ей в лицо вонючий дым своих трубок, рисовали на стенах камеры гильотины, а под окнами выкрикивали оскорбления. Ей ко всему пришлось привыкнуть. Самая легкомысленная и кокетливая женщина Франции нынче смотрела глазами дохлой рыбы. Но для успеха порученного пресветлейшей государыней предприятия Василию Евсеевичу необходимо было завоевать доверие французской королевы.

Ворне оглянулся на ширму, за которой резались в карты жандармы, подошел поближе, понизил голос:

– Простите, мадам, меньше всего на свете я бы хотел причинить вам неприятности.

Со двора донесся пронзительный шквал арестантской ругани. В этой преисподней накануне собственной казни заключенные все еще дрались и поносили друг друга из-за украденного куска хлеба, из-за вонючего одеяла. Караульные бросились к окну в коридоре и сквозь прутья осыпали узниц ругательствами.

Воронин воспользовался суматохой:

– Я послан спасти вас. Помните ли вы эти слова? «Государыня и сестра моя! В чьи руки могли бы мы с большей уверенностью передать наши самые насущные интересы, как не в ваши, государыня? Мы выразили пожелание, чтобы господин Симолин, ваш посланник, взял на себя выполнение для нас одного очень деликатного поручения, требующего столько же осторожности, сколько и соблюдения тайны».