Тюрьма №8

– Даааа, – протянул тот сквозь зубы.

Это была одна из самых «пацанских» забав, загнать шары или шпалы, это значит вставить инородное тело в головку члена. Процедура не для слабонервных. Подготовка начинается задолго до исполнения. Считается особым шиком, вставить шар. Это всё равно, что орден за тюремные заслуги, ритуал инициализации в среде арестантов, который придает куража в тюрьме, ну и немного скоротать время, не думая о происходящем. Деятельность позволяет отвлечься от монотонных тюремных будней. Делается это так, когда принимает решение, тот которому будут вставлять шары, начинает подготовку, все держится в глубокой тайне, если узнает администрация, могут закрыть в карцер и тогда прощай «большой дружок». Повесят красную бирку за склонность к членовредительству и будут каждый час вызывать к оперу на осмотр. Подготовка длиться где-то месяц. Тот который решился на это, постоянно жует кусочек пластика, что бы не было на нем шероховатостей и зазубрин. В назначенный день, подельник готовит заточку, затачивает о пол в камере ложку. Потом обдают ложку горячей водой и приставив заточенный конец к причинному месту, там, где оно заканчивается, со всей дури ботинком бьет по ложке, и она протыкает на сквозь мягкую плоть того к чему была приставлена. По теории тюремных «профессоров» крови быть не должно. Но как раз все наоборот, кровь есть и много. В образовавшийся от прокола разрез вставляют кусочек обжеванного пластика, доставая его пряма из рта оперируемого. Главное, чтобы от боли и шока он не проглотил пластиковый шар. Такое бывает. Через несколько дней, если не попала инфекция, гордый обладатель инородных тел в месте где их быть недолжно, начинает расправлять плечи и чувствовать себя по меньшей мере героем камеры на ближайшие несколько дней, все внимание приковано к нему. Но, а если попала инфекция, вывозят «на санчасть» и там доктор, как говорят зеки с насмешкой, «обстрагивает морковку». Тем, кому повезет, что-то оставляют, ну а те, кто сильно пострадает, может получить пластиковую трубочку для отвода мочи и больше уже не беспокоиться по пустякам.

Этап согнали в маленький дворик карантина. Карантин, это место куда с начала попадают все, кто прибывает на зону для отбытия назначенного судом срока. Место, где идет подготовка к зоне. С начала шмон. Уже не такой как в СИЗО. Жесткий. Выбрасывают все. Еду, лишнюю одежду, книги. Оставляют только самое необходимое. Мыло, зубную щётку, пасту для зубов, пару личных вещей, носки. Все остальное, если не успел или не знал, что можно оставить в камере хранения, швыряют в большой бак. На шмоне вместе с лягавыми присутствуют, и зеки, и это несколько сбивает с толку. На это наверно и рассчитано. Непривычно видеть человека в тюремной робе копающегося в пожитках себе подобных. И как правило, эти как их называют «полулегавые» проводят шмон еще жестче чем мусора, с какой-то необъяснимой ненавистью. Кстати, потом очень часто можно увидеть вещи, которые бросали в бак на этих активистах. После шмона, всех выгоняют в локалку, маленький дворик перед карантином. Наступает рассвет. Небо окрашивается в багряные краски, чувствуется дыхание осени. Как сейчас здорово на воле, и что-то обнадеживающее просыпается в глубине души, сейчас это все закончиться и все разойдутся по домам, приятные мысли прерывает окрик жирного активиста. Он вышел важно на крыльцо со списком вновь прибывших и по одному начинает вызывать на беседу. В комнате горела настольная лампа, за столом сидел мент, рядом на стуле пристроился зек, тоже активист. Он как-то подобострастно подался вперед, словно повис в воздухе ожидая команды хозяина.

– Садись, – рявкнул новенькому мент с погонами на плечах, у него было две маленькие звездочки.

– Фамилия, – спросил сидящий рядом активист, его голос был словно тявканье шавки.

Только что вошедший назвал свою фамилию и присел на край стула. Мент сунул ему листок размером чуть больше трамвайного билета,

– Подпиши, – прошипел он.

– Что это? спросил Виктор.

– Какая тебе разница, подписывай!

– Что значит «какая разница», мало ли что вы мне подсовываете, возмутился Виктор.

– Какое образование? – неожиданно сменил тему легавый.

– Зачем вам мое образование, вы меня на работу хотите пригласить? – ухмыльнулся Виктор.

– Вечно проблемы с этими образованными, – затявкала шавка. – Дай почитать, да расскажи все, давай подписывай по-хорошему.

– Да пошел ты… – последовал ответ, – Ничего не буду подписывать.

Подписать нужно было клочок бумаги на котором заключенный обязывался соблюдать режим содержания и выполнять требования администрации зоны. В принципе, это уже не играло никакой роли, но было одно «но». Те, кто подписывал подобную бумажку автоматически попадали в разряд активистов и уже как бы становились пособниками администрации. По понятиям, веры им уже нет и слово их ничего не значит. Делалось это для того что бы поломать попытки неповиновения осужденных системе. Многие из попадавших на зону пытались найти групповую поддержку и как правило начинали принимать и поддерживать воровской образ жизни. Конечно же попасть в высшую лигу они не могли. Для этого нужно было иметь необходимые жизненные навыки и связи, но тем не менее разделять понятия никому не запрещалось, но и даже приветствовалось в тюремной среде. Чем больше таких заключенных, тем сложнее администрации поддерживать порядок в зоне. Давая подписать эту бумажку, администрация как бы отсекала изначально саму возможность создания атмосферы «братского хода» и вбивала клин между осужденными. В любую минуту можно было использовать это как элемент шантажа или давления на непослушных зеков. Но это не касалось тех, кто принадлежал к воровской масти, такую бумагу они не имели права даже в руки брать, иначе не просто потеряешь статус, но и иногда и жизни можно лишиться. Для мужиков, которые попали в первый раз и наслушались баек на этапе и в СИЗО, этот вопрос был не настолько актуален, поступали по своей совести, тех, кто отказывался подписывать называли «мужик без бумаг», решать они ничего не могли, и авторитета у них не было, но к словам могли прислушаться и определенное уважение к себе они получали, а в тюрьме это дорогого стоит. В это период ломали зону. И администрация шла на любые уловки, чтобы внедрить свои правила игры. Начинали с карантина.

В кабинете начальника следствия собрались практически все оперативники, принимавшие участие в задержании Виктора. Виктор был родом с Украины, приехал в Беларусь делать бизнес. Жил здесь уже довольно долго, обзавелся квартирой, перевез семью, создал прибыльное предприятие, по переработке металла. Обычно, так поступали со всеми, кто вел прибыльный бизнес. Пытались войти в долю или полностью отжать, зависело от обстоятельств и уровня заказа. Если заказ был с самого верха, то как правило бизнес забирали, а бизнесмена отправляли мотать срок лет эдак на десять, что бы и концы в воду и уже все сроки давности прошли. Собравшиеся в кабинете ждали приезда украинского консула. Виктор настоял, чтобы его пригласили. Это не входило в планы оперов, так как они хотели по-быстрому получить признание и передать дело в суд. Но задержанный оказался не прост, начал качать права, требовать консула и все пошло не поп плану. Приходилось импровизировать по ходу разворачивающихся событий.

Виктора задержали прямо в кабинете на его предприятии. Приехали два опера, предъявили документы и предложили проехать побеседовать по поводу бизнеса в контору. Ничего удивительного в этом не было, если бы не тон незваных гостей, он был явно недружелюбный, а приглашение проехать, было похоже на задержание. По приезду в управление, тон сменился на крики и угрозы физического воздействия. В кабинете начальника по борьбе с экономическими преступлениями, Виктора обступили со всех сторон и потребовали выложить все из карманов на стол, когда он закончил выкладывать, то что обычно находится в карманах – телефон, портмоне, ключи от машины, ему указали на стул.

– Фамилия, – рявкнул усатый, грозного вида мужик, очевидно хозяин кабинета, он не представился, но по тону можно было понять, что он главный, так как он горланил громче всех и еще отдавал команды. И не дав опомниться Виктору, снова рявкнул:

– Ты зачем сюда приехал, хохол сраный, на белорусах наживаться, а? Рассказывай, что ты тут делал.

Растерявшийся от такого напора, Виктор первое время не мог вымолвить и слова. После некоторого молчания он выдавил из себя: