Охранник отошел, а глаза Антоньо провожали очередного узника: тридцать девять, сорок…
«Девяносто шесть, — стукнуло у него в голове. — Девяносто шесть. Зачем я считаю их?»
— Раул! — он поймал за рукав вылезшего вслед за детьми Кортеса. Посмотри на них, они же еле-еле стоят на ногах!
— А мне что за дело?
— Как что? Неужели ты поведешь их на работу?
— Именно этим я и занимаюсь.
— Ради всего святого, Раул, во имя милосердия, не делай этого. Они не пройдут и ста метров.
— Тем хуже для них. И отпусти мою руку! Я не звал тебя, ты сам напросился и вот теперь смотри, сеньор Мягкое Сердце.
Антоньо на секунду прикрыл глаза.
— Раул, я не обнажаю шпагу лишь потому, что ты мой друг. И как друга прошу — немедленно доложи командору о состоянии детей.
Кортес дернул плечом, освобождаясь от хватки Антоньо и шагнул к группе солдат.
— Ну, что вы стоите? Выгоняйте их на улицу!
Отборная брань солдат смешалась с хриплым лаем собак, отдаваясь острой болью в висках Антоньо. Он, опережая всех, быстро пошел к выходу, чувствуя, как мокнет от незажившей ещё раны рубашка.
— Куда?! — Хиронимо Бальбоа, стоящий на посту у дверей резиденции командора, сделал шаг навстречу Руису. — Дон Иларио ещё спит.
Антоньо хотел послать его к черту, но вовремя сделал вывод, что ничего путного из этого не выйдет.
— Разбуди командора.
— Да? — страж посмотрел на него с усмешкой.
— Да. И побыстрее. Скажи, что Антоньо Руис срочно просит принять его. Дело, не терпящее отлагательства.
— Что-то серьезное? — Взгляд Бальбоа был только любопытен, без малейшего признака озабоченности.
— Неужели ты думаешь, что я стану беспокоить сеньора Иларио по пустякам?