Асьенда

Андрес открыл Библию и принялся читать с середины предложения. Я, сосредоточившись, вдевала нитку в иглу. Вошел Родольфо.

Я подняла голову, сохраняя на лице выражение искренней невинности. Родольфо казался таким спокойным, будто бы только что прогуливался с сестрой по саду, а не кричал всякие непристойности и не угрожал вышвырнуть ее из дома. Угасающий огонь придал его лицу мягкий, красноватый цвет; единственными признаками, что Родольфо злился, были его сжатая челюсть и выбившийся локон. Он тут же отбросил его мягким, выверенным движением.

Он был двулик, подобно Янусу, мой супруг. Творение ярости и жестокости с одной стороны, и безмятежный прекрасный принц – с другой. Он упорно защищал Республику и ратовал за отмену деления на касты, но порочил девушек, работавших в его имении.

Я не могла ему доверять. Ни одной из его сторон.

Не могла и злить его. Слишком много женщин умерли в этом доме, чтобы я проверяла его терпение на прочность.

Я ничего не могла поделать, когда Андрес, моя единственная защита, встал, чтобы пожелать Родольфо доброй ночи.

– Да, думаю, нам лучше удалиться на покой, – согласился Родольфо, поворачиваясь к нему. – Я целый день провел в пути.

Я встала, бросая на Андреса взгляды из-за спины мужа.

Не уходи, хотелось крикнуть мне. Я была уверена, что Андрес мог прочесть это на моем лице, в глазах, отчаянно сияющих от пламени. Он кивнул мне на прощание.

Нет. У него не было причин остаться.

– Доброй ночи, донья. – Поворот плеча, и Андрес ушел.

Моя последняя защита пала.

Откуда-то из прохода донеслась трель многоголосого смеха. Как долго тянулась ночь предо мной, черная утроба без начала и конца…

А я стояла одна в гостиной с Родольфо, окруженная стенами, которые когда-то несли его имя, написанное свежей кровью. Стены, которые все еще гудели от густой ненависти к моему присутствию, которые следили за каждым моим шагом.

За все время, прожитое в Сан-Исидро, я научилась различать свои страхи. Тошнотворное осознание, что за мной наблюдают. Ужас от холода, проносящегося по дому и живущего собственной жизнью. Пронизывающие копья страха при виде вспышки красных глаз в темноте.

Страх же, что пригвоздил меня к полу, пока я вперилась взглядом в спину Родольфо, был иным. Новым.

Теперь я наверняка знала, каково это – оказаться в настоящей ловушке.

22

Родольфо смотрел на огонь. Со сцепленными за спиной руками, погрузившись в раздумья, он крутил золотой перстень-печатку на левой руке.

Мое шитье лежало нетронутое. Не было никакого смысла притворяться, будто я занята стежками или что в голове есть мысли о чем-либо еще, кроме Андреса, который в этот самый момент выходил со двора. И как только это произошло, вес тьмы переменился. Она задергалась то тут, то там, словно пытаясь смахнуть с себя назойливую муху, и наконец обратилась к двум людям, оставшимся в доме.