Асьенда

22
18
20
22
24
26
28
30

– Вон из моего дома, – зашипела донья Каталина. – И молитесь, чтобы я не доложила падре Висенте о вашем визите. – Глядя мне прямо в лицо, она продолжила: – Мое слово против вашего, падре. Как думаете, кому он поверит?

Нет чувства более горького, чем беспомощность. Я смотрел на то, как стойко держится моя кузина, как опущена ее гордая голова. В горле засаднило.

Донья Каталина заметила эту заминку. Она почуяла мой страх, мои сомнения и сожаления, ведь виной страданиям Паломы был я. Она нашла самую уязвимую часть в моем теле и нанесла последний удар:

– Я изгоняю вас из Сан-Исидро, – холодно произнесла она. – Если я когда-либо узнаю, что вы были тут против моей воли, или услышу, что вы распространяли индейские суеверия, я сдам Палому Инквизиции.

Самодовольство в ее голосе поражало так, будто она и правда меня ударила.

– Иди, Андрес, – попросила Палома. – Просто уходи.

Ошеломленный, я отступил в темный сад за кухней, развернулся на пятках и пошел прочь. Я причинил Паломе боль и больше никак не смогу защитить ее. Не смогу исправить тот ущерб, что нанес.

Я пытался поступить как Тити, но потерпел неудачу. Я подверг Палому опасности. Я не помог Мариане. Я всех их подвел.

Накрапывающий дождь бил по моим горящим щекам, будто лед, и перемешивался со слезами ярости. Как раз в тот момент, когда я вышел из кухни, во дворе показалась фигура в капюшоне. Донья Хуана, дочь старого Солорсано, откинула капюшон своего плаща и хмуро посмотрела на меня сквозь дождь.

– Вильялобос? – спросила она с искренним удивлением. Услышав свою фамилию, я почувствовал сильную боль. Так дон Солорсано звал моего отца, когда тот работал на асьенде. Так обращались ко мне и к моим братьям. Мальчишка Вильялобос. Будто мы не представляли собой ничего, кроме напоминания, что рабочий-испанец обесчестил служанку с асьенды и женился на ней по приказу. Эта фамилия была свежим и болезненным шрамом, оставшимся от креолов, захвативших эту землю, – и в такие моменты мне хотелось содрать его со своего тела, как плоть, чтобы сжечь. – Что ты делаешь здесь в такой поздний час?

Я скорее почувствовал, чем увидел, как Хуана окинула меня оценивающим взглядом – от нахмуренных бровей до сжатых в кулаки рук.

Моя семья жила на этой земле дольше, чем Солорсано находились в Новой Испании. И быть изгнанным из собственного дома, получить запрет и не иметь возможности связаться с семьей…

Я прошел мимо Хуаны, оставив ее вопрос без ответа. У меня не было терпения ни для одного Солорсано. Не сегодня. Не тогда, когда ненависть разрывала мне ребра, пока я шел сквозь ночь.

Ненависть к Солорсано, к донье Каталине. К самому себе за то, что подверг Палому опасности.

Она не может находиться здесь. Не с этими чудовищами.

Я найду путь к ней, к этому месту – даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни. Ни один Солорсано не встанет у меня на пути. Горе превратило эту мысль в раскаленную молитву, отпечатавшуюся на моих костях обещанием.

Господь, помоги мне вернуться.

26

Беатрис

Настоящее время