— Скажешь тоже, платочек! — Витя высморкался. — Причесал волосы, главное. Подбородок у тебя хорошо помучился, узнаю. — Бурчихин положил руку тощему на плечо. — Слушай, я тебе ничего плохого не сделал. Зачем тебе это выдумывать? А меня побрить, помыть, переодеть — буду как на картинке! Запросто!
Бурчихин посмотрел в свои ясные фиолетовые глаза, попробовал улыбнуться нарисованной улыбкой и почувствовал боль на щеке, от царапины.
— Будешь?
Художник взял папиросу. Закурили.
— А это что? — спросил Бурчихин, дотронувшись до черной черточки на щеке, и присел к столу.
— Шрам, — объяснил художник, — сейчас там царапина. Она заживет, след останется.
— А в семейном плане что ожидается? — Витя нервно отбросил папиросу.
Художник взял авторучку и на балконе дома набросал зелененький силуэт. Откинулся на стуле, прицелился и чиркнул рядом фигурку.
— Девочка? — фальцетом спросил Бурчихин.
— Мальчик.
— А кто женщина? Судя по платью, Люся?
— Галя, — поправил художник.
— Галя! Ха-ха! То-то она меня видеть не хочет! А значит, кокетничает! Ну, женщины, скажи, да? — Витя засмеялся, не чувствуя в щеке боль от царапины. — А ты хороший мужик! Пива хочешь?
Художник сглотнул слюну:
— Очень! Очень хотелось бы пива!
Бурчихин подозвал официанта.
— Пару «Балтики»-«троечки»!
Витя разлил пиво. Вынырнув на середине второго стакана, художник, задыхаясь, спросил:
— Как вас зовут?
— Бурчихин я!