Зримая тьма

Из бара по ту сторону дороги вышел огромный грек-бурильщик. В ногах у него путался отбившийся от своих погромщик. Обхватив руками колени грека и нагнув голову, он старался защитить от ударов лицо, а грек, как по барабану, колотил его кулаками по спине. Два француза — охотника за кабанами — настигли измученного и перепуганного мужчину с толстым брюшком и атаковали его с обеих сторон. Один из французов дернул его за ногу и свалил на землю. Джонстон тоже побывал в бою и, как видно, получил удар по голове. Он шел шатаясь, сжав обеими руками виски и ритмично раскачиваясь всем туловищем, как яванский танцовщик. Мимо пробежали еще несколько человек; никто не пытался их остановить. Перед ними на дороге стоял Быоз, на шее которого все еще висел фотоаппарат. Он отскочил в сторону, замахал руками и что-то сердито закричал. Потом появился костлявый бледнолицый парень с разбитым в кровь носом. Он бежал один, шатаясь из стороны в сторону, и, когда Бьюз вытянул руку, как будто пытаясь остановить сорвавшуюся с привязи лошадь, повернул и понесся обратно.

Обстановка была не из тех, при которых расцветает героизм. Я чувствовал себя как в ловушке на небольшом участке поля боя, изолированном от других подобных участков, разбросанных по всему лагерю. То тут, то там возникали стычки, а в общем царили неразбериха и растерянность. Исход боя решался где-то в другом месте, вне моего поля зрения. Когда волна погромщиков хлынула обратно, я догадался по выражению их лиц и движениям, что они вдруг потеряли цель, что прилив сменился отливом. Их надежды на легкую добычу не оправдались, отравлявший их дурман улетучился, и его сменили тревога и беспокойство. Три человека, совсем упав духом, отделились от толпы и направились к сараю, кто-то раздраженно приказал им вернуться. Шествие погромщиков замыкал необычайно важного вида бандит, шагавший отдельно. Позади толпы появились нефтяники, осторожно продвигавшиеся вперед мелкими группами. Когда великан грек и один из французов попытались перехватить бандита с важным видом, он вынул пистолет, как будто предъявляя паспорт, и, увидев, что они отпрянули, снова сунул его в карман и зашагал дальше. Прошло каких-нибудь десять минут с тех пор, как раздался вопль арабской работницы. Я вытер пот, выступивший у меня на ладонях.

Теперь можно было спокойно оставить свой пост у сарая. Когда я проходил мимо бара, оттуда вышел грек. На его жирных щеках блестели похожие на смородинки глазки. Ему удалось захватить пленного и закрыть его на ключ в уборной.

— Он у меня в руках, — похвалился грек, — и никуда не денется. Уж больно этот парень расшумелся, но я его успокоил: сунул головой в унитаз и спустил воду. Теперь он поостыл.

Грек рассказал мне, что толстяка, которого поймали французы-охотники, освободили друзья. Греку не терпелось захватить еще пленных, и мы отправились вслед за погромщиками, торопясь поспеть, пока не кончилось быстро затихавшее волнение.

Те немногие нефтяники, которые нам попадались по пути, теперь стали смелее, надеясь, видимо, воспользоваться отступлением налетчиков. Они появлялись как из-под земли, вооруженные чем попало: тяжелыми гаечными ключами, бейсбольными битами, клюшками для игры в гольф, и с угрожающим видом осторожно двигались вперед. Оказалось, что все мы держим путь к открытому пространству на краю лагеря, как раз позади домиков, где жили арабские работницы, метрах в ста от того места, где, по мнению Хильдершайма, должно было произойти вторжение. Именно здесь налетчики перебрались через ограду и отсюда же собирались уйти. Силы нападающих были гораздо меньшими, чем я представлял. У ограды скопилось не больше пятидесяти человек. Перед ними держал речь человек, в котором при угасающем свете дня я узнал инспектора Фиоре. Но это был другой Фиоре — вдохновенный оратор, который взывал — насколько я мог судить по обрывкам схваченных мною фраз — к совести и чести своих слушателей, заклиная их не покидать общего дела в момент, когда близка победа и, кроме того, не оставлять в беде товарища.

Его слова, видимо, возымели некоторое действие, и человек десять-пятнадцать повернули обратно. Они были почти окружены нефтяниками, широким фронтом продвигавшимися вперед. В центре твердым шагом шел Хильдершайм; идущие по обе стороны от него немного отставали — образовалось некое подобие изогнутой и провисшей под тяжестью рыбы сети. Плотная группа собравшихся у ограды людей двинулась навстречу цепи нефтяников, в которой вдруг оказались и мы с греком. От группы колеблющихся отделилось еще пять-шесть человек, которые во главе с яростно жестикулирующим Фиоре бегом присоединились к тем, кто возвращался в бой. Полукольцо нефтяников перестало сжиматься и начало терять форму. Бандиты приближались быстрым, суетливым шагом, как легкая пехота. Внезапно в их руках появились ножи. Цепь нефтяников заколебалась, словно под порывом сильного ветра. Одни остановились, другие повернули назад, оставив Хильдершайма одного в десяти шагах от ближайшего бандита. Хильдершайм продолжал идти вперед, и один из наших людей — по походке я узнал в нем бывшего парашютиста, — видимо, взял себя в руки и последовал за ним. Наше наступление приостановилось по всей линии. Грека уже не было рядом со мной. Мои ноги онемели, а ладони опять покрылись потом.

Вдруг позади что-то оглушительно треснуло. Я бросился было бежать, но тут же остановился. Половина бандитов лежала на земле. Упавшие, пытаясь подняться, били руками по земле, как тюлени ластами. Хильдершайм вдруг вытянул кверху обе руки, словно пытался поддержать небо, и свалился. Несколько нефтяников, следовавших за ним, тоже лежали на земле. Пока я растерянно регистрировал в своем

сознании эти факты, не в состоянии связать их с какой-либо причиной, еще несколько фигур, похожих на изорванные ветром пугала, повалились на землю. Потом те бандиты, которые остались на ногах, в панике отступили. Другие уже перелезли через ограду.

Цепочка нефтяников двинулась вперед, послышались нестройные возгласы одобрения. Рядом со мной снова появился грек.

— И чего этот проклятый охотник за утками не выстрелил раньше из своей пушки! — выругался он.

ГЛАВА XVII

Теперь европейцам запрещалось входить в арабскую часть города без сопровождения араба, который нес бы за них ответственность. Поэтому я провел целый час на улице, разыскивая, без особой надежды на успех, Кобтана.

За двадцать четыре часа в Эль-Милии произошла разительная перемена. Город превратился в уменьшенную, но точную копию Либревиля. Повсюду шныряли агенты сюртэ, сразу бросающиеся в глаза своими стандартными штатскими костюмами; во всех барах торчали осведомители, которых безошибочно выдавали похожие на маски улыбающиеся лица. В город пришла война — из Либревиля прибыла рота легионеров. Узнав об этом, владельцы ювелирных магазинов поснимали с витрин часы, а бары чуть-чуть повысили цены. Бюсты очаровательных девиц на плакатах, рекламирующих чулки, корсеты и пиво, покрылись объявлениями, призывающими граждан шпионить друг за другом. Без арабов, выполнявших всю черную работу в городе, тротуары и мостовые покрылись легким ковром опавших цветов диких апельсиновых деревьев. Все аисты исчезли; через колючую проволоку, загораживающую боковые улицы, были видны вороны с блестящими глазами, копошащиеся в развалинах сожженных домов. В городе пахло обгорелым деревом.

Я встретил Кобтана как раз в тот момент, когда уже был готов прекратить поиски. Мы уселись за столик возле кафе «Спорт»; вокруг нас сидели бойкие немчики, попавшие сюда, очевидно, прямо со школьной скамьи. Прибывшие из Либревиля легионеры, вероятно, удивились, увидев европейца в обществе араба, но тем не менее вели себя вежливо, а сидевшие поблизости даже слегка поклонились, когда мы усаживались за столик. Они всегда вели себя вежливо со штатскими, пока им не давали волю. Тогда они забывали всякие приличия и превращались в настоящих головорезов.

— Я счастлив, что вы проявили интерес к моей судьбе, — сказал Кобтан. — Слава аллаху, пожар не тронул нас. Меня опечалило известие о том, что ваша компания подверглась нападению. Я не имею удовольствия знать господина Хильдершайма, но сочувствую ему, как родному брату, и хочу верить, что он скоро поправится. Надеюсь, у вас нет опасений за жизнь других раненых?

— Нет, — ответил я. — Боюсь, что положение Хильдершайма довольно опасное: дробинка застряла у него в позвоночнике. Что касается остальных, то тут требуется только извлечь кусочки свинца из мягких частей тела. Большинство через день-другой встанет на ноги. Зато бандиты отделались не так легко. Ведь заряд попал им в лицо. Похоже, что по крайней мере один из них должен лишиться зрения.

— И все они под надежной охраной?

— Полиция держит их под стражей в больнице. Полковник Латур намерен предать задержанных суду, как только позволит состояние их здоровья.

— Ничего из этого не выйдет, — сказал Кобтан.