Зримая тьма

22
18
20
22
24
26
28
30

День был жаркий, и южный ветер принес нам из Сахары розовую саранчу. Птицы в лесу умолкли, но в каждом дереве, в каждой стене жужжали, как динамо-машины, невидимые насекомые. Я, как обычно, приступил к работе в шесть утра, а в одиннадцать сделал перерыв и уселся с кружкой пива около своего домика, наблюдая за акробатическими трюками ворон, которые, растопырив, как пальцы, кончики крыльев, словно цеплялись за невидимые воздушные канаты. Когда зазвонил телефон, я уже знал, кто это, и, услышав знакомый голос, к моему удивлению, не ощутил никакого волнения.

— Не мог бы ты подъехать ко мне сейчас милый?

— Хорошо, через полчаса я буду у тебя

— Не забудь: бульвар Пастера, восемьдесят три. Я переехала на другую квартиру. Поднимешься на самый верх. Милый, мне так тебя не хватало.

Я промолчал.

— А ты скучал по мне?

— Разумеется.

— Что-то ты не очень обрадовался.

— Я не один, — солгал я.

Я поехал в Эль-Милию и нашел Элен на самом последнем этаже мрачного шестиэтажного дома с магазином внизу. Я знал этот дом, он пользовался довольно сомнительной репутацией. Поднявшись на верхнюю площадку, я услышал, как выключили патефон, игравший «Мое голубое небо». Открылась дверь, осветив грязные стены лестницы, и мы встретились на скрипящих половицах.

— Милый! — Элен обвила руками мою шею. — Пойдем в кухню, мой дорогой. Не возражаешь? Я еще не успела привести в порядок- комнату. По крайней мере, ты не скажешь, что здесь неуютно. Садись сюда, чтобы я могла тебя видеть. Как тебе нравится мой загар. А теперь скажи, ты скучал без меня?

Элен стала для меня чужой. Я внимательно разглядывал черты ее лица, оценивая каждую в отдельности, но взятые вместе, они ничего мне не говорили.

Прямой чувственный нос, чуть-чуть расширенный у ноздрей. Большие и, несомненно, красивые серые глаза, какие обычно называют честными. Тонкий, благородный рот с чудесно изогнутыми уголками, чуть более широкий с одной стороны — удивительно, как я не заметил этого раньше. Светло-каштановые волосы, скромно стянутые сзади тугим узлом. Никакой косметики. Казалось, она только что умылась, и румянец на ее щеках появился от энергичного растирания полотенцем.

В комнате пахло мылом, и, заметив на столе мокрую губку, я понял, что перед моим приходом она занималась уборкой. Плитки над кухонной раковиной еще были покрыты мокрыми пятнами. Я посмотрел на ряд блестящих голубых банок с белыми надписями: «Riz», «Sel» «Sucre», «Café»[15], а потом перевел взгляд на простое белое белье, развешанное вдоль стены. Она принадлежала к таким женщинам, которые в любых условиях с удовольствием занимаются уборкой и терпеть не могут грязи и неряшливости.

— Мне тут принесли кое-что на завтрак из кафе, — сказала она. — В следующий раз я угощу тебя получше.

Я снова принялся ее разглядывать. Простое закрытое рабочее платье, несколько скрадывавшее бюст, гладкая кожа, холеные руки, стройные ноги. Такая чистая, изящная, целомудренная. В общем, подумал я, западня с вкусной приманкой, но, в конце концов, она погубит не только намеченную жертву, но и самого охотника. Глядя на Элен, я рисовал в своем воображении девушек, чьи белые как мел, неузнаваемые лица можно видеть на увеличенных с моментального снимка фотографиях чуть не в каждом номере «Journal Policier»[16], девушек, которых находят изрубленными на части, задушенными собственными чулками, заколотыми ножом, убитыми тупым орудием, истерзанными до смерти, с проткнутыми кочергой животами; девушек, чьи распухшие, изъеденные крысами тела вытаскивают крючьями из тихих заводей и которых можно опознать только по зубным пломбам — вечные inconnue de la Seine[17].

Бедная девушка! Вдруг мне удалось прочитать на ее лице, до сих пор ни о чем не говорившем, сначала изумление, потом страх.

— Почему ты молчишь? В чем дело? Ты еще не сказал ни слова.

Я уселся, положив ногу на ногу.

— Что тебя заставило сбежать с Мишелем? — спросил я.