Так или иначе, он остался с двумя детьми, которых бросила мать; с работой на условиях полной занятости (требовавшей от него немалых усилий и ответственности) — ив глубоком эмоциональном расстройстве. Он начал делать то, чего никогда прежде не делал, — слишком много пить. В результате у него нарушился сон. Он отправился к врачу, чтобы пожаловаться на бессонницу. Тот прописал ему снотворное. В первый же вечер, приняв прописанное врачом средство, он двинулся в паб, где обычно выпивал, и принялся там все крушить.
Он не помнил того, что сделал, — и никак не мог объяснить происшедшее. Сам он явно не получил от этого никакой выгоды, в каком бы то ни было смысле. Он не питал вражды к этому заведению, он всегда вел себя там безупречно. У него были хорошие отношения с хозяином паба, так что мотив личной мести исключается. Перед тем как принять таблетку снотворного, он выпил пять пинт пива.
Я затребовал записи его терапевта, чтобы выяснить, подтверждают ли они его рассказ. В те времена врачи бесплатно высылали свои записи, если речь шла о благе пациента. Теперь этим торгуют, хотя методы электронной передачи информации сделали стоимость ее распространения практически нулевой.
Заметки подтвердили рассказ заключенного.
Я написал его адвокату отчет, где указал, что снотворное, которое прописали этому человеку, в редких случаях может давать парадоксальный побочный эффект — возбуждение (которому зачастую сопутствует бессмысленное насилие), особенно если перед этим пациент употреблял спиртное. Перед нами был классический («как в учебнике») случай проявления такого эффекта. К своему отчету я приложил копии соответствующих научных трудов, чтобы никто не подумал, будто я просто выгораживаю пациента, которому симпатизирую: следовало ясно дать понять, что я представляю дело объективно. Я надеялся, что мой отчет (которым я втайне очень гордился) приведет к тому, что моего подопечного тотчас же освободят в зале суда.
Вскоре после процесса я шел по коридору тюрьмы, и мой знакомец подошел ко мне.
— Хотел вас поблагодарить, доктор, за все, что вы для меня сделали, — произнес он.
— Да я же ничего для вас не сделал, — не совсем искренне возразил я.
— Этот ваш отчет мне очень помог. Судья сказал, что без него он мне бы дал срок в два раза больше.
Я ответил: меня разочаровало, что его не выпустили сразу же. Но судья заявил: «нападение на паб» было таким серьезным, был нанесен столь громадный ущерб, другие посетители так испугались, что он, судья, вынужден приговорить обвиняемого к тюремному заключению. Кроме того, судья учел, что на его коробочке со снотворным имелась предупреждающая надпись: эти таблетки нельзя принимать вместе с алкоголем. А поскольку обвиняемый пренебрег этим предостережением, он тем самым взял на себя полную ответственность за последствия.
Я сурово отношусь к преступности и полагаю, что суды обычно (порой до нелепости) снисходительны, но я посчитал, что в данном случае судья проявил чрезмерную строгость.
И эта мысль принесла мне облегчение: она как бы уверила меня в том, что мои взгляды на преступность мотивированы не садизмом. Да, на коробочке с таблетками имелась надпись, говорившая ему: нельзя одновременно пить спиртное и принимать этот препарат. Но он (как и всякий разумный человек) наверняка подумал, что это предупреждение было для его собственной безопасности, а не для безопасности окружающих (в основном так и есть). Даже один человек из тысячи не мог бы ожидать такой реакции организма на это лекарство, и я не думаю, что у этого узника были разумные основания, чтобы предвидеть ее. Если вы не вняли предостережениям, напечатанным на упаковке таблеток (коробочке, пузырьке и т. п.), это, может быть, и глупый поступок, но его вряд ли можно назвать преступлением. Я понимаю: те, кто стал свидетелем его буйства в пабе, могли бы быть не удовлетворены, если бы судья проявил к нему снисхождение; но правосудие — это именно правосудие, а не ублажение толпы. Я много раз видел, как суд отпускает на все четыре стороны тех, чьи действия имели во много раз меньше оправданий, чем действия этого человека.
Он снова сказал мне спасибо за отчет и вообще за мои усилия, направленные на помощь ему. Расставаясь с ним, я был тронут не только его благодарностью, но и тем, что он спокойно, без озлобления принял свою участь и был невозмутим перед лицом строгости закона. Я считал, что он хороший человек, и всегда надеялся, что этот эпизод в его жизни не будет долго влиять на остальную ее часть или на жизнь его дочерей.
Примерно в то же время был другой случай, в котором тоже играло важную роль выписанное лекарство. На сей раз человек был значительно старше, и две его дочери были уже взрослые. Этот алкоголик некогда расстался с женой, и он сам легко признавался, что жену оттолкнуло его пьянство (и следствие пьянства — безответственное отношение к деньгам). Он говорил, что не винит ее, и не искал себе оправданий. Это был еще один нетипичный «кон».
Его преступление тоже оказалось странным и необычным. Он пошел к своему врачу, чтобы пожаловаться на депрессию (никто сегодня не говорит: «Я несчастен» — всякое отклонение от состояния постоянного блаженства считается болезнью). Доктор выписал ему антидепрессанты, как сегодня почти всегда поступают врачи в таких обстоятельствах. Во время консультации пациент заявил, что причина его пьянства — депрессия, хотя гораздо более распространена как раз обратная картина (впрочем, некоторые действительно предаются неумеренным возлияниям из-за подавленного состояния, а не наоборот).
Он принимал таблетки в соответствии с предписаниями врача, но пить не перестал. Через несколько дней после начала приема таблеток, выпив, но еще не будучи пьяным, он шел по улице в жилом квартале, когда услышал раздавшийся из какого-то дома голос своей жены, зовущей на помощь. Как ему показалось, она кричит, что прямо сейчас подвергается нападению и ее нужно спасти. Он посчитал, что действительно все это слышит, поспешил к этому дому и яростно заколошматил в дверь. Не дождавшись немедленного ответа, он ударом кулака разбил одно из фасадных окон (с пренебрежением к собственной безопасности, которое свойственно истинным безумцам), залез внутрь и увидел ошеломленного хозяина дома, пожилого человека. Крики жены о помощи по-прежнему звенели у него в ушах. Обратившись к старику, он потребовал сказать, где его жена и что он с ней вытворяет. Старик, пришедший в замешательство от всех этих событий, мог ответить лишь: «О чем вы говорите?» — и, в свою очередь, потребовал, чтобы нарушитель немедленно покинул его дом. После этого страдающий галлюцинациями незваный гость набросился на хозяина и жестоко избил — в попытке вытрясти информацию о своей жене. (На самом деле никто не верит, что пытки неэффективны.) По счастью, соседи и прохожие услышали подозрительный шум и вмешались, прежде чем старик был серьезно ранен или убит.
Такое поведение было совершенно не свойственно обвиняемому. Да, он был пьяница, но пьяница тихий, и худшие его прегрешения, когда он пребывал в подпитии, состояли в том, что он делал глупые замечания и не выполнял свои обязательства. Последнее он делал постоянно, испытывая терпение своих родных, работодателей и друзей. Однако прежде его никогда не арестовывали — даже за самое мелкое правонарушение. Более того, ему было уже за пятьдесят, а это весьма необычный возраст для того, чтобы встать на преступный путь.
Изучив записи о нем, я смог написать о нем отчет, где отмечал, что столь необычное поведение мог спровоцировать препарат, который он принимал. Было известно, что это лекарство иногда вызывает яркие галлюцинации (зачастую это происходит, когда его принимают с алкоголем), как и произошло в данном случае. Люди, страдающие галлюцинациями, могут со временем научиться распознавать их, но когда те начинаются внезапно, то больной поначалу считает их частью воспринимаемой им реальности — и нередко действует соответствующим образом (как и поступил этот человек). Коллега из больницы, соседствующей с тюрьмой, (куда более почтенный и заслуженный медик, чем я) написал свой отчет, подтверждающий мой.
Результат оказался точно таким же, как в предыдущем случае: обвиняемый получил срок в два раза меньше, чем если бы суд не ознакомился с нашими отчетами.
Но в этом случае (несомненно, проявив определенную непоследовательность) я все-таки решил, что назначенное судом наказание справедливо. Безусловно, отчасти тут сыграла роль мысль о том, что длительное расставание с алкоголем для него весьма необходимо и принесет ему немало пользы (как оно и оказалось впоследствии). И это притом что вообще-то я против идеи о тюрьме как о лечебном учреждении, словно это какая-то клиника для лечения преступных наклонностей как болезни.