Она не обвинила этих двоих в изнасиловании (да и не могла, ведь она же ничего не помнила), но полиция вскоре выследила и Эванса, и Макдональда. Во время беседы с полицией Эванс по собственной инициативе рассказал об этом сексуальном приключении, добавив, что с ними вообще-то могла бы пойти любая из девушек, которые находились в баре в тот вечер, поскольку они (Эванс и Макдональд) — футболисты, да еще и богатые, а девушкам, как известно, нравятся такие парни. Это наблюдение, если рассматривать его как некое социологическое обобщение, возможно, является частично верным, однако в данных обстоятельствах это было неразумное, да и попросту грубое замечание. Полиция обвинила этих двух мужчин в изнасиловании — на том основании, что молодая женщина была не в том состоянии, чтобы давать согласие на половой акт, а они оба или знали, или должны были знать об этом.
Инициаторами обвинения были исключительно органы власти, которым и положено заниматься обвинительной стороной дела: сама жертва (каковой они ее объявили) ни разу не заявила, что ее изнасиловали. Токсикологические данные не пролили свет на произошедшее: к тому времени, когда у молодой женщины взяли кровь на анализ, уровень алкоголя у нее в крови успел упасть до нуля, а кроме того, в пробах не обнаружилось каких-либо веществ, которые могли быть подмешаны в ее питье. Правда, обнаружились следы каннабиса и кокаина, но это вполне соответствовало ее рассказу о том, что она принимала эти наркотики за несколько дней до рассматриваемого вечера. Первый судебный процесс вынес вердикт, который вначале может озадачить: Макдональда оправдали, а Эванса признали виновным.
С точки зрения фармакологии не было правдоподобного объяснения того, каким образом женщина могла бы дать согласие Макдональду, но не Эвансу. Однако, чтобы в подобных случаях с гарантией добиться обвинительного приговора, необходимо показать не только то, что женщина была не в состоянии дать согласие, но и то, что у обвиняемого не было разумных оснований считать, что она может дать согласие. В случае Макдональда жертва (как называло ее обвинение) отправилась к нему в гостиницу на такси, в которое она села добровольно, тем самым дав ему некоторые основания полагать, что она соглашается заняться с ним сексом. Эвансу же, который позже вошел в номер незваным (и который заранее не сообщил о своем приходе), такое согласие не было дано. Этот второй факт остается фактом, даже если Макдональд заблуждался, считая, что девушка согласилась. Возможно, в глазах присяжных это и стало решающим различием между двумя обвиняемыми.
Эванса приговорили к пяти годам тюремного заключения, но в наши времена (когда все значения и смыслы не те, какими кажутся) это означает выход на свободу уже через два с половиной года. Так и произошло. Он с самого начала заявлял о своей невиновности. А поскольку он отказывался признать вину и делать множество сложных и раздражающих вещей, законодательно предписанных тем, кто совершил правонарушение на сексуальной почве, ему пришлось испытать на себе более суровый тюремный режим, чем в случае признания вины.
А теперь рассмотрим другой случай с несколько иным составом участников. Это было в Дерби. Безработный по имени Майкл Филпотт (к моменту разбора дела ему было за пятьдесят) стал отцом семнадцати детей, которых родили четыре женщины, причем со всеми этими женщинами он жестоко обращался. Десять лет Майкл прожил в одном доме с двумя из этих женщин — со своей женой Мэйрид (она родила ему шестерых детей; кроме того, незадолго до того он стал вовлекать ее в групповой секс, и она забеременела от одного из анонимных участников) и со своей любовницей Лайзой Уиллис, которая родила ему четверых. Устав от издевательств Филпотта, в 2012 году Уиллис ушла от него, забрав детей. Филпотт, разгневанный этим неподчинением, желал, чтобы детей ему вернули. Вместе с женой и другом он придумал такой план: они подожгут дом, в котором спят шестеро его детей от жены, затем Филпотт ворвется туда и спасет их из огня, показав себя героическим и заботливым отцом. Потом он обвинит в поджоге ушедшую от него Уиллис, в результате чего ее посадят в тюрьму, а право на опеку над ее детьми достанется ему. Но план обернулся катастрофическим провалом: пожар вышел из-под контроля и все шестеро детей погибли (пятеро задохнулись в дыму, один скончался от ожогов).
Этот дикий, злодейский заговор вскоре разоблачили. Кроме того, стало известно, что все его участники долго жили на правительственные субсидии. На последовавшем за раскрытием преступления процессе сторона обвинения заявила, что Филпотт хотел получить опеку над пятью детьми Уиллис (отцом четырех стал он сам, отцом еще одного — другой мужчина), поскольку на каждого ребенка выплачивается пособие. Когда Филпотт жил вместе с этими двумя женщинами, семейство ежегодно получало около 60 тысяч фунтов такого вспомоществования, а кроме того, обе женщины подрабатывали, что снабжало хозяйство еще кое-какими деньгами. Следовательно, уход Уиллис означал утрату почти половины дохода от детских пособий — которые, как показывал ряд свидетельств, Филпотт примерно в равной степени тратил на прокорм своего потомства и на собственные удовольствия.
Все эти открытия породили яростные дискуссии по поводу неразборчивости самой системы государственных пособий. Филпотту был посвящен заголовок, позже ставший печально знаменитым: «Отвратительный плод британской системы денежных пособий». Джордж Осборн, тогдашний канцлер казначейства[67], отметил (довольно мягко, если учесть обстоятельства), что это дело вызывает вопросы о разумности государственной поддержки образа жизни Филпотта и ему подобных — тех, кто живет как он.
Защитники системы государственных пособий разразились возмущенными откликами. Лейбористская партия обвинила канцлера в том, что он использует эту трагическую историю в низменных политических целях. Видный журналист Оуэн Джонс заметил, что известно лишь 190 случаев, когда у людей, живущих на пособие, десять или больше детей, добавив, что пример Филпотта говорит нам о получателях государственных пособий не больше, чем дело Гарольда Шипмена (врача, умертвившего две сотни своих престарелых пациентов) говорит нам о профессии медика. Как ни странно, Джонс, свято верящий, что все имеет те или иные социальные причины, обвинил в гибели детей исключительно Филпотта, окрестив того «чудовищем». Произошла любопытная идеологическая инверсия: те, кто обычно заявлял, что отдельный человек всецело ответственен за свое поведение, на сей раз винили в этом преступлении общество (в лице государства, слишком щедро выплачивающего пособия); те же, кто обычно винил общество, на сей раз обвиняли во всем лишь конкретного человека. В целом эти дебаты скорее вызвали раздражение, чем прояснили ситуацию, просто в очередной раз породив ажиотаж в массмедиа (как часто бывает в самых разных случаях).
Существование системы государственной поддержки граждан в ее нынешнем виде почти наверняка во многом стало одним из необходимых условий поведения Филпотта, хотя это, конечно, недостаточное условие. Филпотт вовсе не был инвалидом и вполне мог работать. Еще до того, как дело о поджоге принесло ему скандальную славу, он дважды появлялся в телеэфире. При первом появлении на экране он потребовал, чтобы его семье предоставили жилье побольше, а во время второго ему сообщили, что авторы телешоу нашли для него три возможных места работы. Однако Майкл не воспользовался этими предложениями. К тому времени ему уже не нужна была реальная работа — благодаря все той же системе щедрой государственной поддержки: с экономической точки зрения это была бы во многом просто «работа ради работы». Дети стали для него дойными коровами. Однако, сделав его поведение возможным (и выгодным), государство все-таки не требовало, чтобы он вел себя именно так. Подавляющее большинство сидящих на пособии не поступают как он, справедливо отметил Джонс.
Кроме того, так же, как трудные судебные дела часто приводят к созданию дурных законов, столь радикальные результаты работы системы могут привести нас к слишком поспешным выводам. Не будем торопиться извлекать уроки из таких случаев. Всякая система, в которую вовлечено большое количество людей, непременно будет включать в себя крайние проявления практически всего, что только можно себе представить. А значит, для адекватной оценки той или иной конкретной истории нам надо исследовать убеждения, цели, а также смысл действий отдельных людей, вовлеченных в нее. Важное значение имеет доступ к их биографиям.
И в самом деле, биография Филпотта проливает свет на его поступки. Начнем с того, что крайне легкомысленно устроенная английская система уголовного правосудия способствовала его поведению не меньше, чем система государственных пособий. Несомненно, дефекты этих двух систем связаны между собой. Так, обе рассматривают людей (особенно в нижнем конце социальной лестницы) как прозябающих в ужасных условиях беспомощных созданий: их существование обычно совсем не похоже на жизнь какого-нибудь футболиста, зарабатывающего по миллиону фунтов в год (скажем, того же Чеда Эванса). Такой подход быстро оказывается привлекательным для тех, кто готов в него поверить. Подобные люди затем начинают сами придерживаться этих представлений или использовать их для того, чтобы извлекать максимум выгоды из двух упомянутых систем.
Еще в юности Филпотт однажды чуть не убил свою подружку, когда она сообщила, что уходит от него. Уже тогда проявляя ревность и собственнический инстинкт (направленный на людей), которыми отмечено и его более позднее поведение, 21-летний молодой человек много раз пырнул ее ножом, разорвав ей мочевой пузырь и печень, проткнув одно из легких. Девушке повезло — она выжила. Когда ее мать попыталась помешать ему, Филпотт также нанес ей ножевые ранения. Нападение не стало какой-то отдельной вспышкой юношеского буйства: оно являлось признаком совершенно отвратительного характера. Ведь и перед этим имели место подобные инциденты: один раз Филпотт молотком раздробил своей девушке коленную чашечку, другой раз — из лука выстрелил ей в пах. Власти — после эпизода с ножом — предъявили ему обвинение в покушении на убийство и причинении тяжкого вреда здоровью. В Англии максимальное наказание за то и другое — пожизненное заключение. Однако вместо максимума Филпотта приговорили к семи годам, причем его освободили всего через три года и два месяца пребывания в тюрьме: получается, он просидел за решеткой лишь на полгода с небольшим дольше, чем Чед Эванс (которого, напомним, признали виновным в изнасиловании, так как он совершал половой акт без согласия партнерши).
Впрочем, снисходительность системы уголовного правосудия к Филпотту этим не ограничилась. Его насильственные действия еще несколько раз привлекали внимание правоохранительной системы, однако никто не сделал официальных выводов о том, что он по-прежнему опасен. К примеру, в 2010 году полиция вынесла ему «предупреждение» за то, что он ударил жену и выволок ее за волосы из дома. Да, какой-нибудь мелкий правонарушитель, который вновь и вновь повторяет свои мелкие правонарушения, может не стать опасным; но человек, совершивший опасное преступление и в дальнейшем совершающий менее серьезные правонарушения, скорее всего, снова обратится к опасным преступлениям. Особенно если речь идет об Англии, где полиция, согласно статистике, вообще плохо умеет обнаруживать правонарушителей.
Если бы система уголовного судопроизводства работала как полагается, Филпотт попросту никогда не оказался бы на свободе и потому не смог бы зачать своих детей, не говоря уж о том, чтобы убить их. Весьма длительное тюремное заключение не было бы несправедливым или несоразмерным наказанием за его первые жестокие преступления (с учетом их серьезности) — и даже если бы его выпустили на волю раньше, это должно было произойти при следующих условиях: если он снова хотя бы пальцем к кому-то прикоснется, то проведет за решеткой остаток не полностью отбытого срока или даже более долгое время.
Вместо этого Филпотт узнал на собственном опыте: если ты кого-то чуть не убил, это не так уж важно с точки зрения закона. И это впечатление со временем лишь укреплялось: трехлетний срок в тюрьме казался ему все менее значительным, а новые и новые акты насилия наказывались лишь символически.
В этом контексте важно отметить и такую существенную особенность жизни Филпотта: он легко (во многом подобно какому-нибудь богатенькому молодому футболисту) привлекал молодых женщин. А затем с легкостью подвергал их насилию и издевательствам. Число детей, отцом которых он стал, весьма нетипично для современной британской семьи. А вот жестокость Филпотта не была чем-то необычным со статистической точки зрения. Ревность и собственнический инстинкт всегда входили в набор человеческих чувств и действий, особенно это относится к мужчинам. С годами в той больнице и тюрьме (расположенных в одном из городских гетто, «внутренних районов»), где я работал, количество мужчин-«филпоттов» постепенно росло — во всяком случае если рассматривать их поведение по отношению к женщинам. Еще интереснее то, что я отмечал все больше и больше «филпоттов»-женщин, чья ревность и собственнический инстинкт по отношению к мужчинам проявляли себя точно так же — в виде насилия.
Кроме того, Филпотт жил в том сегменте общества, где моральные нормы в отношениях между полами расшатаны, а желание полностью владеть кем-либо как сексуальным объектом ничуть не уменьшилось: напротив, оно даже возросло. Филпотт — не типичный продукт такого развития, а его апофеоз, но и изучение экстремальных случаев полезно для статистики. Филпотта породил на свет не какой-то один фактор (система государственных пособий, снисходительность судопроизводства, ревность как парадоксальное следствие сексуальной революции): все эти факторы стали компонентами «ведьминого варева», из коего он появился. Причем он возник не как некий неизбежный продукт неизбежной химической реакции, а как человеческое существо, осознанно реагирующее на среду и обстоятельства. Когда Оуэн Джонс назвал Филпотта чудовищем, он был совершенно прав; и чудовища будут всегда — просто потому, что человеческому роду изначально присуще разнообразие. Но он был чудовищем, которому встретилась на пути благоприятная для него система — та, в которой монстры способны процветать (если, конечно, можно назвать его существование процветанием).
Между тем Наташа Мэсси (та самая подружка Чеда Эванса, о которой он якобы вовремя вспомнил) поддерживала его. Эта дочь богатого предпринимателя стала финансировать изощренную кампанию в поддержку футболиста. В частности, был создан сайт, на котором демонстрировалось видео, показывавшее, что молодая женщина, о которой говорилось выше, входит в гостиницу не в таком состоянии опьянения, в котором она была бы явно не способна дать согласие на секс, а по закону «пьяное согласие» все равно считается согласием. Еще одно видео, снятое до того, как она прибыла в гостиницу, вроде бы показывало, как она мочится прямо на улице. Двоюродный брат Эванса не только обнародовал ее имя и фамилию в социальных сетях (что было уже тогда запрещено законом — если, конечно, обладатель имени сам не дал на это согласие), но и обозвал ее пьяной шлюхой.
Судьи дважды отклоняли апелляцию Эванса: они не видели новых оснований для пересмотра приговора. Но с третьей попытки повторное судебное рассмотрение его дела все-таки назначили, поскольку выплыли на свет новые улики.
Нашлись два мужчины, которые решили дать показания. Говоря о сексуальном поведении этой молодой женщины, они заявили, что ранее ее сексуальное поведение с ними было весьма определенным — в точности таким, какое описал Эванс во время первого процесса. Но предшествующая сексуальная активность женщины не является уликой в суде об изнасиловании: склонность к промискуитету сама по себе еще не означает универсального согласия на половой акт с кем угодно.