Мухомеджан застыл живым изваянием.
— Да ладно, пацаны, кончайте! — встревожился Самуил. — Алик, сядь!
— Он тебя не слышит, — отрывисто бросил я. — Он сейчас слышит только меня.
— Алик, ты сейчас в лесу. Кругом грибы. Видишь? — спросил я.
— Да, — ответил Мухомеджан. Глаза его забегали по траве.
— Собирай! — приказал я.
Алик опустился на корточки и сорвал «гриб», потом второй и пошел по полю. «Грибы» он складывал в воображаемую корзинку. Пацаны чуть не умерли со смеху.
— Вовец, заставь его стать на четвереньки и полаять, — потребовал Пахом.
— Давай, Вовец! Пусть полает! Чтоб не сомневался, — обрадовался Витька Мотя.
— Нет! — твердо сказал я. — Я просто хочу, чтобы он немного успокоился.
— Алик, — позвал я. — Иди сюда! У тебя уже полная корзинка.
Мухомеджан послушно пошел на мой голос.
— Сейчас ты забудешь все, что с тобой случилось. К тебе вернется хорошее настроение, — пообещал я, провел рукой перед глазами Мухомеджана и сел.
Аликпер стоял перед нами, а на лицо его наплывала улыбка. Он сел при гробовом молчании. Все глаза были устремлены на него.
— Вы чего? — испугался Алик.
— Ну, ты что? Ничего не помнишь? — спросил Каплунский.
— А что я должен помнить? — улыбка попрежнему играла на недоуменном лице Мухомеджана.
— Ты ж по всему футбольному полю бегал, грибы собирал. Хорошо, что Вовец не захотел, чтобы ты лаял, а то бы гавкал как миленький.
— Правда? — посмотрел на меня Мухомеджан. — А еще что я делал? Он чувствовал себя неловко, хотя и улыбался.
— Больше ничего. Настроение хорошее?