Серега протиснулся к буфету. На него злобно ощерилась очередь, но при виде костылей успокоилась и только тихо ворчала. Сергей взял две кружки пива, камсы и хлеба. От водки и пива Сергея быстро развезло, и он стал встревать в чужие разговоры и задираться. Пьяный он оказался злым и подозрительным. Но, видно, его здесь знали и не обращали внимания, пропуская едкие слова мимо ушей. Когда его кто-то окликнул и позвал: «Серега, иди сюда!», он радостно осклабился и сказал Павлу: «Мои кореша! Айда к ним!» Но Павел посмотрел на часы и заспешил: «Не могу. Надо домой». Сергей полез пьяно целоваться, но задерживать не стал.
Павел шел пешком, часто останавливался, глазел по сторонам, знакомясь с городом, и беспричинно улыбался. Его захлестывала радость бытия. Ему хотелось обнять каждого встречного, хотелось с каждым заговорить. А встречные торопились и жили полной гражданской жизнью — для них война стала уже чем-то прошлым, хотя следы ее были всюду. На месте домов — груды кирпича, покореженное железо, битое стекло, разметанные взрывами расщепленные доски, бревна. Казалось, весь город превращен в груду развалин. И на этом фоне радовало глаз выщербленное пулями, но уцелевшее пятиэтажное здание, на куполе пожарной башни которого развевался красный флаг.
Улица Свободы находилась в стороне от центра, и Павел, поминутно спрашивая и путаясь в переулках, наконец, подошел к дому, где жила сестра.
Дом был несуразно длинный и изогнутый, как паровозный состав на повороте, со множеством подъездиков и входов. Видно, к основной части дома все подстраивали и подстраивали квартиры, и дом удлинялся вглубь двора до тех пор, пока ни уткнулся в каменную кладь разрушенного детского сада. Посреди двора был разбит огород, обнесенный железными прутьями, колючей проволокой и ржавой металлической сеткой.
Павел стоял в нерешительности, не зная, в какую дверь войти. Сердце его бешено колотилось. Из окон смотрели на него с любопытством. Вдруг из дверей ближнего к Павлу подъезда выпорхнула легонькая старушка с пучком волос, собранных узлом на затылке. «Пашенька, сынок, — с каким-то всхлипом выдохнула она и повисла на Павле, и обмякла вдруг, сразу ослабев. Павел подхватил ее, прижал к себе, гладил по голове и тихо повторял: «Мама! Родная моя!»…
Папироска давно догорела до мундштука. Павел бросил ее под ноги и по привычке раздавил сапогом. Становилось прохладно, да и голод давал себя знать, и Павел подумал, что надо идти домой, а в голове все звучало: «Пашенька, сынок!»
И он вдруг совершенно отчетливо понял, что нужно делать. Нужно взять мать к себе. И все пойдет подругому. И ему сразу стало покойно, он поднялся со скамейки и уже без злобы пошел в дом…
Павел пришел к нам в субботу ни свет, ни заря, чтобы забрать к себе мать с Олькой. Отец уговорил бабушку оставить Ольку у нас. Сейчас она бы только мешала там. И потом, ее нужно было куда-то устраивать. Олька закончила семилетку. Учеба давалась ей трудно, и школу она не любила. Девчонки дразнили ее «рыжейконопатой», а мальчишки смотрели на нее как на пустое место. В конце концов, все согласились, чтобы Олька получила какую-нибудь легкую специальность.
Бабушка собрала свои нехитрые вещи в клетчатый шерстяной платок и завязала концы узлом. Все вместе пили чай и говорили ни о чем. Бабушка пыталась плакать, дядя Павел её успокаивал, а мать недовольно говорила:
— Мам, тебя никто не гонит. Не хочешь, не уходи!
Бабушка торопливо вытирала слезы и отвечала:
— Да нет, дочк, поживу с Пашенькой.
На дорогу опять присели. И дядя Павел увел бабушку Марусю, одной рукой поддерживая её под локоть, другой неся нетяжелый бабушкин узел.
Глава 12
Мила. Последнее средство. Погружение в особое состояние. Исцеление. Рассказ Милы. Загадочные следы на шее. Благодарность.
Ждать вестей от генерала нам долго не пришлось. Уже на следующий день за отцом прислали машину. На этот раз председателя горисполкома заранее поставили в известность, что отец на весь день поступает в распоряжение комитета госбезопасности. Меня нашли на пустыре, где я с пацанами играл в футбол. Мать меня быстро переодела, и мы поехали к генеральскому особняку.
Кира Валериановна еще в прихожей скороговоркой, волнуясь и промокая глаза кружевным носовым платком, рассказала нам, что к ночи у Милы опять разболелась голова, она плакала, потом с ней случилась истерика. Таблетки не помогли. С трудом ей удалось уснуть. Во сне она задыхалась. Утром голова не прошла. Сейчас болит не так сильно как вчера, но Мила в депрессии. Ничего не ест, никого к себе не пускает. Варя, домработница, принесла к ней поднос с завтраком, так она выгнала ее. На меня кричит…
Кира Валериановна всхлипнула и высморкалась в свой кружевной платочек.
Мы, как и в прошлый раз, прошли в зал, но на этот раз Кира Валериановна, оставив нас, сразу пошла за дочерью. Мила не заставила себя ждать, она помнила, как быстро я унял ее головную боль вчера, и сейчас торопилась освободиться от этой боли. Красные воспаленные глаза девушки застилали слезы. Бледность, словно маска, покрывала ее лицо. Было видно, что боль измотала ее.
— Володя! — тихо сказал отец.
ebooksa