— Ничего я не видел. Я видел совсем другое.
— Ну, тогда ладно, — успокоилась Мила.
— У тебя синяки на шее.
— Откуда? — испугалась Мила и бросилась к зеркалу. — Ничего себе! Это не ты, случаем?
— Вот дура. Ты же в сознании была. Смотри, матери не брякни.
— Да ладно, шуток не понимаешь? Что я, правда, дура чтоли?
— Ты не помнишь, как сама себя за шею хватала?
— Помню, меня душило что-то, не давало дышать.
— Ладно, пойдем вниз.
— Иди, я свитер надену, а то мать сразу увидит. Я лучше ей потом расскажу.
Я спустился в зал. Кира Валериановна поднялась мне навстречу.
— Ну, как, Володя? Ее лицо выражало вместе и тревогу и ожидание.
— Нормально, — сказал я.
— Что нормально? — спросил отец. — Толком говори.
— Пусть она скажет.
Мила впорхнула в зал, ее будто подменили. Это была сама доброжелательность. Улыбка не сходила с ее лица. Она опустилась в кресло и весело сказала:
— Мам, что со мной былo! Сказал бы кто раньше, что такое бывает, — ни за что бы не поверила.
Кира Валериановна даже растерялась. Она не знала, что делать; смеяться или плакать, верить тому, что видела или нет.
— Как вы себя чувствуете, Мила? — поинтересовался отец.
— Спасибо! Просто чудесно. Такое ощущение, что у меня начинается новая счастливая жизнь. Только вы мне объясните, что это было?