— За какое дело? — Я уже начал злиться, потому что от бабушки никогда ничего толком не добьешься.
— Карточки потеряла! — наконец сказала бабушка.
Я молчал, не зная, что сказать. Карточки — это хлеб. В войну — это жизнь или смерть. Сколько людей лишились жизни, оставшись без карточек. Правда, сейчас не война, но все же. На базаре буханка хлеба — двести рублей, для некоторых половина получки.
— Била? — осторожно полюбопытствовал я, жалея Ольку.
— Знамо, по голове не погладила.
— И как же теперь без карточек?
— Дак карточки-то целы.
— Как целы? А говоришь, потеряла.
— Дак, и потеряла.
— Что ты, баб, все «дак, дак». Расскажи толком-то, потеряла или не потеряла? — Я все же разозлился.
— Дак…, — начала опять бабушка, но тут встряла мать.
— Украли у нее карточки, — голос у матери был раздраженный, даже злой. — Украли, а она ничего не сказала. Это Кустиха рассказала. Какой-то хромой дядька выхватил у нее карточки из рук. Она закричала, а тот бежать. Спасибо мужики в очереди пожалели, да бросились за хромым. А тот: «Знать ничего не знаю, не брал». Мужики накостыляли ему и обыскали. Нашли карточки и отдали этой дуре.
— А за что же Ольке попало? Карточки-то целы!
— За то, что рот не разевай. Кто карточки в руках держит? Хорошо, мужики нашлись сознательные, а то — ищи ветра в поле.
Я пошел к Ольке. Она сидела в темной комнате и уже не ревела, только шмыгала носом. Я присел рядом.
— Что ты изза ерунды ревешь? Подумаешь, попало! Мать уж забыла все.
— Даа, тебе бы так, — всхлипнула Олька.
— А ты помнишь, как меня мать веником огрела. Я хотел увернуться, споткнулся и сопатку раскровянил. И не ревел.
Олька улыбнулась сквозь слезы. Видно, вспомнила, как я летел через порог.
— Вот Пахома мать лупит, это лупит. Прошлый раз она его так поленом отходила, что он три дня на улицу высунуться не мог. А наша больше кричит, чем бьет.
ebooksa