— Не видишь, его мамка за керосином послала! — не мог удержаться ехидный Пахом.
— Как будто тебя не посылают! — шикнул на него Монгол и сказал:
— Приходи, Вовец, мы на своем месте будем.
Я побежал в керосиновую лавку, которая находилась в трех кварталах от нашего дома, в крошечном полуподвальном помещении, где кроме керосина продавались мыло, фитили, стекла для керосиновых ламп, примусы, керогазы и керосинки, а также толстые стеариновые свечи, гвозди, различный инструмент, веники, гуталин и даже хомуты, и много другого товара. За керосином сбегать было недолго, но я терпеть не мог стоять в очередях. Конечно, это была не хлебная очередь, но все равно очередь.
В очереди шел обычный разговор о том, что, где сегодня давали, чтогде почем, и сплетничали о соседях.
— Симку-то дурочку знаете? — сказала тетка из углового дома с нашей улицы.
Симку знали, и все помнили, как ее хотели определить в школу для умственно отсталых. Привели к учителям, стали задавать разные вопросы, а она как в рот воды набрала. Молчала, молчала, потом как обложит учителей матом, да таким, что они уши позатыкали. Вот и вся ее учеба, которая закончилась, так и не начавшись.
Кто-то засмеялся, кто-то сочувственно покачал головой. И все согласились с набожной старушкой, которая пeрекрестилась и сказала:
— И смех и грех. Не дай Бог! Прости нас, Господи!
Отец Симки, маленький еврей Исаак, считался хорошим портным и кормил один всю семью. Он каждое утро с точностью часов шел через всю улицу на работу в ателье и также точно возвращался домой вечером. Ходил он важно, насколько ему позволяла его незначительная комплекция. А после работы он опять работал допоздна, выполняя частные заказы на дому. Его жена, дородная и белая лицом Фира, сидела дома. Считалось, что она воспитывает детей. Кроме Симы у них была еще Галя, девушка на выданье, очень симпатичная, смуглая, с черной шапкой густых волос, миниатюрная как отец. Еще одна дочь, Женя, вышла замуж за русского, такого же коротышку, как ее отец Исаак, составив похожую на родителей пару.
Сима пошла в мать. Несмотря на свои неполные тринадцать лет, она уже была вполне сформировавшейся девицей. Симу, дурочку от рождения, не запирали, и она привидением бродила по улице, заходя в квартиры и часто насмерть пугая хозяек.
Стали говорить ее матери, Фире, чтобы следила за дурочкой, и некоторое время Симу держали дома. Но попробуй, удержи живого человека взаперти. И Сима продолжала гулять по улице. Особенно-то никто и не возражал. Хуже стало, когда Сима почувствовала свою плоть. У нее появилась привычка задирать подол перед мужчинами. Свои мужики знали ее и стыдили, нехорошо, мол, Сима, так нельзя. Чужие сразу понимали, что девушка не совсем в своем уме, и быстро проходили дальше, а ребятам это было на потеху. Иногда они приходили с другой улицы специально на это представление, и, улучив момент, просили: «Сима, покажи». А потом с хохотом разбегались. Мать Симу секла, но это помогало мало.
В нашем городе, как и в любом другом, были свои сумасшедшие. Одни вели себя тихо и были почти незаметны, другие чудили.
Был такой Витька Лавровский, маленький и толстый мужичонка, он всегда хотел есть, и есть мог сколько угодно. Как-то раз он выскочил под колеса милицейского мотоцикла. Мотоцикл чуть не сбил Витьку и едва не перевернулся.
— Слушай, — обратился Витька к подбежавшему милиционеру, как ни в чем не бывало, — езжай в столовую возле автоколонны. Там сегодня макаронов наварили воо, — и провел рукой по грязной, небритой шее. — Меня накормили от пуза и тебе дадут, только побыстрей, а то сожрут все без тебя, — посоветовал он ошалевшему старшине.
Милиционер в сердцах плюнул и дал Витьке по шее, чем того смертельно обидел.
Был еще сумасшедший, Саша. Тот любил переодеваться. Он мог, например, надев где-то раздобытую милицейскую фуражку, завернуть в далекий объезд телегу с простоватым деревенским мужиком.
— Да мне ж вот сюда, тут три шага, — молил мужик. Но Сашкамилиционер оставался непреклонным;
— Сказано, проезд закрыт. Давай заворачивай. И Мужик заворачивал и ехал черте куда.
А когда Сашка надевал тельняшку, то ходил вразвалочку, широко расставляя ноги, будто под ним качает палубу. И тогда он говорил: «Полундра», «братки», «свистать всех наверх». Пацаны дразнили его. На это Сашка поворачивался, делал блатной полуприсед с разводом рук и говорил: «Ша, салаги», и орал: «Полундра, наших бьют».
ebooksa