— Ага! А помнишь как меня мать туфлей по голове.
— Ну, Оль, за такое, кто хочешь убьет. Ты же ее новые замшевые туфли испортила. Немецкие. Дядя Павел привез. Надо сообразить было, замшевые туфли гуталином почистить!
— Откуда я знала? Она попросила почистить, я и почистила. Мне никто не сказал, как надо.
Эту почти трагическую историю в семье помнили до конца жизни. Подарки дядя Павла — черное бархатное платье, расшитое бисером, и черные замшевые туфли на высоких каблуках — мать берегла как зеницу ока.
В первый раз, когда она примерила платье и надела туфли, дядя Павел сказал, что она у нас как настоящая артистка. А отец, когда она надевала это платье и туфли, самодовольно улыбался и глаз с нее не сводил.
Мать и платье, и туфли надевала редко, просто некуда было, но туфли время от времени вытаскивала, чистила от пыли одежной щеткой, вытирала тряпочкой, в которую она их заворачивала, любовалась и снова прятала в ящик комода.
Как-то в очередной раз она достала туфли, развернула и стала любоваться. Но тут ее позвала тетя Нина. Мать оставила туфли и пошла, наказав Ольке почистить туфли. Ольга, недолго думая, достала гуталин, взяла щетку и стала мазать замшу. Замша никак не мазалась, и Ольга, наивная душа, пошла докладывать матери, что туфли не чистятся. Мать сначала не поняла, потом не могла поверить, а когда увидела изуродованную туфлю с втертым гуталином, с ней случилась истерика. Ольга стояла ни жива, ни мертва. После истерики последовал яростный взрыв. Мать схватила туфлю за каблук и бросилась на Ольгу. Раза два Ольге попало подметкой по голове, а на третий раз Олька нырнула под кровать. Мать пыталась достать ее, но не могла и только шарила туфлей под кроватью и, всхлипывая, причитала:
— А ну, вылезай, подлюка! Убью!
Олька вжалась в стенку и затихла. Мать еще побегала по комнате и постепенно остыла, села на кровать и заревела сама. Олька просидела под кроватью до вечера. Все поставил на свои места отец. Когда он узнал, что мать била Ольку туфлей, сам пришел я ярость, но ярость его была тихой, может быть, этим и страшной. Он вытащил перепуганную Ольку изпод кровати, прижал ее к себе, погладил по голове, на что Олька разрыдалась, и сказал, едва сдерживая себя:
— Бить ребенка? Сироту?.. За паршивые туфли!..
— Запомни, — процедил он сквозь зубы. — Это в последний раз.
Мать не оправдывалась. Она уже отошла от своего праведного гнева и теперь чувствовала раскаяние…
— Ладно, Оль, плюнь! Смотри, какая хорошая погода!
— Вовка! — донеслось с улицы, — Вов, выходи. И я уже собрался шмыгнуть в коридор.
— Куда? — остановила меня мать. Еще не нагулялся? Целыми днями на улице. Сходика за керосином.
Я нехотя вернулся:
— Пусть Олька сходит.
— Олька сейчас полы мыть будет. А потом мы белье на речку полоскать пойдем. Вот деньги на два литра. Сдачу принесешь.
Я с кислой физиономией взял жестяной жбан. Проволочная ручка резала руку, и мы, когда ходили за керосином, обматывали ее газетой, свернутой в несколько слоев.
— На речку не идешь чтоли? — бросил взгляд на керосиновый жбан Каплунский.
ebooksa