— Пока бог милует, — Катя поплевала в сторону левого плеча.
— Ты смотри! — Мария Семеновна понизила голос до шепота, который отчетливо долетал до нас. Как все глуховатые люди, она говорила громко. — Он возле Симкидурочки ходит. Кабы чего не вышло. Симке-то даром, что тринадцать лет, а чувства уже все бабьи имеет. К мужикам ее тянет. И вытворять стала что зря. То подол задерет перед ребятами, а то вчера ремесленника за срамное место схватила. Тот с перепугу на всю улицу орал. Думали, повредила что. Мать Симку секла и дома заперла. Да ведь вечно взаперти держать не будешь.
— Ой, господи! — перепугалась Катя. — Избави бог. Уж я ему, паразиту окаянному, выдам по первое число. Вот наказанието!
Не на шутку встревоженная, Катя заспешила домой.
— Во дает Сашок! — засмеялся Пахом.
— Да брешет старуха, — не поверил Витька Мотя. — Она, как ее мать, тоже с придурью.
Мы посмеялись, соглашаясь с Витькой.
— А я скоро работать пойду! — вдруг сообщил Монгол.
— А школа? — не подумав, ляпнул Григорян.
— Ты, Армен, с луны чтоли свалился? — Мотя отвесил Армену шелобан.
— Какая школа? Мне туда дорога заказана. Буду в вечерней учиться.
Глаза Монгола стали грустными.
Монгола исключили из школы за драку. Дрался он с Юркой Бараном, а попало завучу. А дело было так.
В седьмом классе шел обычный урок истории. Феодальный строй, мeждоусобица, «Вассал моего вассала — не мой вассал». И тому подобная ерунда. И каждый, как полагается, занимался своим делом. Кто играл в морской бой, кто рисовал войну, кто сосал жмых — любимое лакомство всех пацанов. Мишка Монгол старательно выводил хлоркой двойку в дневнике, благо сидел за предпоследней партой. За Монголом сидел Юрка Голубев по прозвищу Баран. И вот Юрка Баран стал школьной ручкой с пером № 86 водить за ухом Мишки Монгола. Монгол отмахнулся раз, другой. Потом, не поворачивая головы, раздраженно, как и положено занятому человеку, которому не дают работать, прошипел: «А кто-то щас получит по бараньей морде».
После этого обиженный «баран» уже откровенно полез на рожон. Он уколол Монгола пером. Рассвирепевший Монгол схватил свою ручку, обернулся, с грохотом откидывая крышку парты, и всадил перо в скулу Барана. И началось «ледовое побоище». Два пятнадцатилетних переростка с яростью бросились друг на друга. Крепко сбитый широкоплечий Баран и тощий, но длиннорукий и жилистый Монгол, не уступая друг другу, сцепились в равном поединке. У Барана кровь сочилась из раны на скуле, а у Монгола текла из разбитого носа. Историчка истошно орала на всю школу. Ученики, разделившись на два лагеря поддержки, тоже повскакали с мест и галдели, подбадривая бойцов. Насмерть перепуганная историчка, открыла двери и кричала: «Кто-нибудь, помогите!»
Прибежал завуч Петр Николаевич, такой же худой и длинный как Монгол, и с грозным криком «Прекратите! Сейчас же прекратите!» стал оттаскивать того, кто был ближе. Ближе, на свою беду, оказался Монгол. Это его и погубило. Он в запале драки, еще не понимая, что происходит, с размаху съездил завучу в ухо. Тот опешил, но быстро пришел в себя и попытался подмять Монгола. И тогда Монгол, не принимая насилия над собой, стал отбиваться от завуча и, уже лежа, лягнул его в подбородок, вырвался и убежал. Класс притих, Баран вжался спиной в стену и стоял, безвольно опустив руки и хлопая своими пустыми серыми глазами. На его щеке запеклась темной коркой кровь. Историчка прилипла к доске и всхлипывала, сжимая на груди кулачки. Завуч, тяжело дыша, со словами: «Исключить мерзавца» быстро вышел из класса. В дверях бросил: «Зоя Сергеевна, продолжайте урок».
Барана в школе оставили до первого предупреждения. Монгола исключили. Припомнили и двойки, и второй год в шестом классе. А особенно учителей вывел из себя дневник, в котором бедный Монгол аккуратно хлоркой вывел двойку. Этот дневник, как вещественное доказательство монголова разгильдяйства, передавался на педсовете из рук в руки, и учителя возмущенно восклицали: «Ну как же так можно!»…
— А куда работать-то, Миш? — в голосе Пахома было и уважение, и сочувствие.
— Учеником автослесаря. В автоколонну.
— Это на Революции?
ebooksa