— Спасибо огороду. И клочок-то небольшой, а кормит.
— У меня есть статистика, — сказал КП. — Ты знаешь, например, Егор, что официально в 1942 году огородничеством занималось пять миллионов человек. Правда, тогда пол европейской части России уже находилось под немцем, и на эту часть сведения статистики не распространялись. Зато в 1945 году официальная цифра составила 18,5 миллионов человек.
— Не человек, а семей, — возразил отец. — Считались-то наделы. А наделом владела семья. Так что эту цифру нужно увеличивать минимум в четыре раза. Только, Костя, не верь ты статистике. Статистика суха. Никто в войну не спрашивал власти, где сажать картошку. Где был пустырь, там огород и разбивали. Сначала под картошку, а там, глядишь, сил хватило еще прикопать под капустку, да под редисочку, и лучку посадить можно. Знали: с землей жив человек, не помрет, выживет. Власти это тоже понимали и не препятствовали. Это сейчас, после войны, малопомалу учет повели и постепенно с этих клочков, если он не при частном доме, стали сгонять…
Вот так, наверно, и тетя Капа с огородом вытянула Ивана с Мишкой. А когда Иван ушел в училище на казенный кошт, вздохнула с облегчением: с одним уже стало проще. Но вот Иван начал служить и вдруг прислал ей пятьсот рублей. Тетя Нина рассказывал, что тетя Капа ревела над этими, свалившимися на нее деньгами, навзрыд, а когда успокоилась, пошла в магазин, купила полкило вареной колбасы и килограмм «жамок». Мишка, сроду колбасы не видавший, проглотил кусок, который мать отрезала, нежевамши, а пряник долго облизывал, сдирая зубами глазурную корочку, и ел маленькими кусочками, которые не жевал, а сосал, смакуя и растягивая удовольствие.
Про Ивана моя мать говорила, что он уходил в училище тощим подростком: «Господи, шейка была как у цыпленка, щеки впалые, в чем только душа держалась. А теперь настоящий здоровяк: лицо округлилось, и шея как у быка». «Армия откормила», — согласно кивала тетя Нина и с удовольствием отмечала, что и Ванька, и Колька у девок — нарасхват. «Конечно, — говорила тетя Нина, — золотые якоря, на фуражке золотая птичка, на погонах по две золотые звездочки и кортик сбоку, как у морских офицеров. Город-то сухопутный! Тут поневоле сойдешь с ума…».
— Так они, вроде, с Нинкой Козлихой ходят, — заметила мать.
— Да в том-то и дело, Шур… А как она их сразу двух перехватила — загадка с тремя неизвестными.
Этот факт приводил ее в недоумение и даже расстройство.
— Вот ведь, стерва, каких ребят взбаламутила, — возмущалась тетя Нина.
— Не говори, Нин. Столько девок хороших вокруг, а они вокруг этой сучки увиваются, — соглашалась моя мать.
— Да им, видно, сейчас хороших и не надо, — усмехнулась тетя Нина и, понизив почему-то голос, стала рассказывать матери, что слышала через стенку:
— Таня Голощапова ругала Кольку. Ты, говорит, что ж мать-то срамишь? С кем ты ходишь? С Нинкой, с проституткой. Вся улица знает. А он ей: «Да что ты переживаешь, мам? Я что, жениться чтоли на ней собираюсь!» А она: «Да хоть и не жениться. Что, других девок нет? Стыд-то какой!» А когда Ванька приходил, она и Ваньке выговаривала. Ванька смеялся: «Все, говорит, теть Тань, мы с ней больше ходить не будем».
— А и правда, — сказала мать, — вроде вчера Колька с Иваном вдвоем шли. Нинки не было.
— Ага, а Нинка через полчаса за ними вслед из дома вышла, — засмеялась тетя Нина. — Но это, Шур, еще что? Витька познакомил Кольку с Ленкой, за которой ухаживает, а Ленке, видно, Колька приглянулся, потому что мать как-то выговаривала ему: «Ты, говорит, смотри Ленку не вздумай от Витьки отбивать. Любит он её. А он ей: «Пустое это. Она его не любит». «Это она сама тебе сказала?» — спросила Таня. «Зачем, — говорит Колька. — Это и так видно». «Ладно, — вздохнула Таня. — Видно-то видно, да он не видит. Любовь-то, она слепая. Я прошу тебя, не крути ты ей голову». «Ладно, мам, я все понимаю».
— Неужто правда? — моя мать покачала головой, а в голосе ее было сомнение и удивление.
— Да чтоб у меня язык отсох, — побожилась тетя Нина, — Когда они громко говорят, у меня в спаленке за шторой, все слышно. Перегородки-то, сама знаешь…
Баян взорвался быстрым фокстротом Цфассмана. Чекарев закончил занятия и как всегда после этого начинал свой маленький концерт. Мы оставили разговоры и придвинулись поближе к баяну. Из дома вышла горбатенькая сестра Мухомеджана, Зина, и села на крылечко. Из полуподвала вылезла Лизка, сестра Изи Каплунского. Во двор потянулись соседи. Зашла на веселье Женька, а с ней обе Исааковские дочки: средняя Галя и Симадурочка. Исаак жил в соседнем дворе, а Женька ходила беременная и все время торчала у матери. Пришли и стали в сторонке Зойка Пирожкова с подругой. Скоро во двор набилось народу как на свадьбу. Женщины танцевали, а мы дурачились и смеялись беспричинно, глядя на Зойку Пирожкову и Лизку, которые танцевали друг с другом. Нам почему-то было неловко, и мы так прятали свое смущение.
Оживившийся Амир приглашал по очереди молодых женщин, и мы видели, как он вежливо кланялся и просил: «Разрешите вас!» А потом отводил партнершу на место и говорил: «Спасибо за танец». Амир спросил у Монгола:
— А чего вы не танцуете? Не умеете чтоли? Это же просто. Танцевать нужно уметь обязательно. Без этого ни с какой девушкой не познакомишься.
— А где научиться-то? — смеясь, спросил ВитькаМотя.
ebooksa