Студент

Ваньке Карюку родители прислали из Омска деньги, у нас с Борей Ваткиным какие-то деньги тоже оставались, и мы пошли в плавучий ресторан, где Саша Виноградов с недавнего времени пел с оркестром. В ресторан Саша пристроился после Мариинки, где мы тогда проработали всего месяца два — нас попросили, когда начали сокращать штат.

Корабль-ресторан с мачтами чем-то походил на пиратский, не хватало только «Веселого Роджера» на ветру, и пришвартован был у Мытнинской набережной недалеко от Биржевого моста.

Мы поднялись по трапу на корабль-ресторан и попали в зал с баром и подиумом, где, наверно, и располагался джазовый оркестр. Заняли свободный столик у панорамного окна, из которого открывался вид на Эрмитаж и купол Исаакиевского собора. Долго по очереди изучали меню, дивясь замысловатым названиям блюд вроде паэльи, бигоса, ризотто или сувлаки, и взяли бутылку портвейна, по две порции сосисок с картошкой, да по салату из свежей капусты.

За столом заговорили о том, не зазорно ли петь в ресторанах. Ведь ни один уважающий себя певец в ресторан петь не пойдет, тем более, если это певец оперный.

— Ну, почему? — не согласился Боря. — Лично я ничего зазорного здесь не вижу. Жизнь складывается по-разному.

— Это верно, — поддержал я Борю. — Высокое искусство нынче оплачивается низко. Так что, кто-то идет певчим в церковь, а кто-то — петь в кабак. Вертинский же пел в ресторанах: и в Париже, и в Москве. А музыкальные критики считают как раз этот период расцветом его творчества.

— Думаю, что для певца любой опыт выступления пригодится, — согласился Боря. — Удивляюсь, как Сашка выходит и поет перед публикой. Я бы не знал, куда деться, не то чтобы говорить, а, тем более, петь.

— А что, страх перед публикой это такая штука, что не всякий может преодолеть. Я читал, что Ив Монтан в юности отличался застенчивостью, — сказал Иван, — и для того, чтобы преодолеть свой страх, специально ездил в поездах метро, где внезапно с шумом открывал разделительные двери, и когда к нему поворачивались пассажиры, Ив Монтан старался выдерживать их взгляды.

— Это из его книги «Солнцем полна голова». - подтвердил Боря Ваткин.

— Но я не об этом, — продолжал Иван. — Я вообще о песнях, которые поют в ресторанах. Все эти «Мурки», «Постой паровоз», «Гоп со смыком» — блатные песни, то есть, никакое не искусство.

— Никакое, значит низкое, — сказал Боря. — А «Бродяга», который Байкал переехал, а «Шаланды, полные кефали…»?

— «Шаланды» — это не блатная, это подражание одесским, и написал её Никита Богословский для фильма «Два бойца», — вытащил я из памяти, то, что где-то прочитал. — Кстати, песенка «Бублички» тоже не блатная.

— Так ведь эти песни пел и поет Утесов. У него и «Шаланды», и даже, говорят, сам Сталин однажды попросил его спеть «С одесского кичмана», — поддержал Боря Ваткин.

— «Шаланды» пел и Марк Бернес.

— Пока его в газетах не раздолбали, — усмехнулся Иван. — Да еще обвинили за пропаганду пошлого ресторанного пения.

— Да там не всё правда, — возразил я. — Его упрекали и в отсутствии голоса. А Бернеса любили не за хороший голос, а за искренность, которую не купишь. Его называли «шептун у микрофона», а он сам говорил «я расскажу песню»… Лично мне нравится любое искусство, если оно затрагивает душу; да и вообще привлекает всегда всё, что по-настоящему талантливо. Помню, как однажды я полчаса не мог оторваться и смотрел на сапожника, который мастерски вколачивал молотком маленькие гвоздики, такие, что, казалось, пальцами не возьмешь, а он как-то ловко, играючи и с удовольствием делал это. От души…

Ресторан постепенно заполнялся, и вскоре ни одного свободного места не осталось.

— Хорошо, что пришли пораньше, а то бы в ресторан не попали, — сказал Иван.

— А у нас новый лабух стал петь, зал всегда полный. Поет обалденно! Щас услышите, — подслушав наш разговор, просветил нас официант, выставляя вино и салаты.

— Поняли? — весело подмигнул Боря. — Это про Сашку.