Мы еще немного пошутили в этом духе, как вдруг услышали неподалеку от себя какие-то странные крики, вроде: «Отойти!», «Встать!», «Вперед!», «Стой!».
В большом изумлении я взглянул в ту сторону и увидел высокого юношу, который ехал верхом, покручивая усики, а тридцать или сорок человек, держа в руках длинные палки, шли рядами по обе стороны его коня. Впереди всех выступал человек, одетый в красное, с на редкость безобразным лицом; шествие замыкали около двадцати вооруженных всадников.
— Что это за толпа? — осведомился я у Ризы.
— А это правитель города едет на охоту. Стойте не двигаясь, а как будет проезжать мимо — поклонитесь и окажите такое же почтение, как и все.
Присмотревшись внимательнее, я увидел, что люди вокруг били на все лады земные поклоны, а правитель с высоты своего величия не давал себе труда даже повернуть голову и лишь накручивал усы.
— А что, если не оказать должного почтения? — поинтересовался я.
— Сюда живо направятся фарраши,[87] и тогда не избежать палочных ударов. Или может быть вам жизнь надоела?
— О нет, сердце мое живо еще для тысячи желаний!
Мы застыли в предельно почтительной позе и в тот миг, когда правитель поравнялся с нами, в полном смирении отвесили поясной поклон. «Шла беда, — как говорят, — да, к счастью, миновала».
Я был до крайности потрясен всем этим, ибо до сих пор мне нигде не доводилось видеть ничего подобного, и тут же подумал: «Браво, Иран! Правитель такого города, как Лондон, где семь миллионов населения, ездит себе в одиночестве, не привлекая ничьего внимания, а вот у нас губернатор какой-то захудалой области ездит в таком великолепии! Вот это царство, так царство!».
— А откуда губернатор берет средства на содержание всей этой челяди? — обратился я с вопросом к Ризе.
— Они не получают никакого содержания, — отвечал он.
— Чем же они живут?
— С утра до вечера они шныряют по улицам и базарам, и стоит им уведеть двух спорящих людей, они тотчас же хватают их и волокут к фаррашбаши.[88] Если спор не из важных, то спорщики платят два тумана фаррашбаши, пять кран его заместителю, а два-три тумана перепадает этим фаррашам, после чего спорщиков отпускают. Когда из окрестных деревень приезжают жалобщики, фарраши по одному или по двое привязываются к ним. Если жалоба более значительна, то посредником становится один из слуг губернатора — конюший, или стражник, хранитель воды, или стольник. Тогда они взимают сто или пятьдесят туманов в пользу шах-заде[89] и десять-двадцать туманов забирают себе под видом штрафа или подарка.
Выслушав все это, я просто оцепенел, и все мое путешествие представилось мне отвратительным! Я подумал: «Боже мой, лучше мне ослепнуть и оглохнуть, ничего не видеть и не слышать! Столько трудностей и столько трат — и взамен одни только несчастья!».
Тем временем мы подошли к школе. Она помещалась на базаре плотников. Комната, которую занимала школа, была площадью примерно тридцать на сорок заров. В ней собралось более ста малых детей. Кто сидел прямо на земле, кто на куске войлока, кто на циновке, а несколько человек — на каком-то рваном ковре. Обучал их старый учитель в чалме.
Мы вошли и поздоровались. От ребячьего крика, стоящего в воздухе, учитель даже не расслышал нашего приветствия.
Мы прошли и сели в уголок. Тогда ахунд[90] спросил, зачем мы пожаловали.
Юсиф Аму сказал:
— Я должен этому человеку семьдесят туманов. Мне хотелось бы, чтобы вы написали за меня расписку на указанную сумму на имя этого человека.
ebooksa