— Баба, ради бога, оставьте меня! Министр велел меня выгнать, это правда, но сажать в тюрьму не приказывал.
Однако они продолжали твердить, что отпустить меня не имеют права. Тут подбежал Мешеди Хасан и воскликнул по-английски:
— Господи, братец, да что это приключилось с вами?
— Что должно было случиться, то и случилось. Однако приказа об аресте не было. Устройте, прошу вас, так, чтобы нам поскорее выбраться отсюда.
— А деньги у тебя есть? — спросил он.
— Нет, ничего не осталось.
— Вынимай тогда часы.
Но руки мои так дрожали, что я, как ни старался, не смог вытащить часы. Тогда Мешеди Хасан разорвал мой карман, вынул часы и передал их вместе с цепочкой фаррашам.
Тут только они отпустили меня, занявшись определением стоимости часов и их дележкой.
Мы тем самым получили возможность уйти. Но когда мы уже вышли из дома, я вдруг заметил, что голова моя не покрыта и на мне нет аба.
— Брат, — сказал я, — сдается мне, что без аба еще можно идти, но уж с непокрытой головой вроде не пристало.
Мешеди Хасан пообещал одному фаррашу кран. Тот пошел и принес мою шапку. Теперь наступила очередь за караульными. Они, разумеется, тоже потребовали денег. Не знаю уж, что им дал Мешеди Хасан, но они нас выпустили.
Итак, с избитым телом и глазами полными слез, шатаясь и попросту валясь с ног, я направился к своему жилищу. По дороге я умолял Мешеди Хасана, чтобы он и словом не обмолвился Юсифу Аму о моих злоключениях.
Наконец, мы добрались до дома. Юсиф Аму, увидев меня, в страшном испуге, с громкими причитаниями бросился мне навстречу.
— Ох, что с тобой стряслось, господин бек? Скажи скорей, отчего ты так бледен и весь дрожишь?
— Нет у меня сил отвечать тебе, — сказал я, — принеси-ка постель и подушку.
Он принес, и я без чувств рухнул на постель.
Очнувшись, я увидел в свете зажженной лампы, что вокруг меня стоят несколько человек. Один из них положил мне левую руку на лоб, а правой держит меня за руку, считая пульс. Я понял, что это врач. Он спросил:
— Как вы себя чувствуете, где болит?
— Нигде не болит.